Елена Сазанович. Марина Ивановна Цветаева: "Одна из всех -за всех - против всех!"

  • Печать

                                

75 лет назад - 31 августа 1941 года - ушла Марина Цветаева... Но поэмы жизни не заканчиваются. Их дописывают другие. Потом ещё другие. Потом ещё и ещё другие. Не закончилась и поэма Марины Цветаевой. Просто прервалась на высокой трагической ноте, сорвавшейся в вечность... "Забудешь ты мой профиль горбоносый, / И лоб в апофеозе папиросы, / И вечный смех мой, коим всех морочу, / И сотню на руке моей рабочей..."

И всё же... Последнее прибежище человека не там, где покоятся его останки. А там, где нашла покой его душа. Истина ли это в абсолюте. Или довольно спорная истина. Жаль, что Марина Цветаева на это не ответит. Серебряный голос Серебряного века поэзии уже не зазвучит... 31 августа исполняется 75 лет с её ухода. Добровольного ухода из жизни. В Елабуге. Где и покоятся её останки. «Пора снимать янтарь, / Пора менять словарь, / Пора гасить фонарь / Наддверный...». А душа её нашла покой в Тарусе. «Кто создан из камня, кто создан из глины,- / А я серебрюсь и сверкаю! / Мне дело - измена, мне имя - Марина, / Я - бренная пена морская...» Нашла ли? Ведь сама Марина так этого хотела.
«Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: "Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева"...» Её желание исполнилось. Увы, но желания исполняются в основном после ухода. Когда уже навсегда захлопывается дверь. Когда гаснет "фонарь наддверный"...
На высоком берегу "ленивой" Оки меж "сонных" лугов стоит камень - тарусский доломит. И надпись: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». А к нему ведёт дорога - прямо от храма Воскресения. А от него - к роднику. И непременно к "дереву желаний". Повязал ленточку на цветущей черемухе, загадал желание - и оно непременно исполнится (если бы всё было так просто...). А чуть далее - длинный овраг, название которому придумала Марина Цветаева - "Долина грез". Пожалуй, для неё желания были всего лишь грёзами. И вместо оврага грезилась долина. Где "Колокола звонят в тени, / Спешат удары за ударом, / И всё поют о добром, старом, / О детском времени они..."
В детстве порой хочется быть поэтом. А в детстве, проведенном на берегу Оки, в Тарусе, им захочется стать навсегда. Особенно рожденной на исходе XIX века в Москве. Особенно когда "Спорили сотни / Колоколов, / День был субботний: Иоанн Богослов…" Особенно, воспитанной в высокоинтеллектуальной семье... Особенно получившей прекрасной образование. Начитавшейся Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Байрона и Ростана... То волей-неволей начнёшь писать стихи с шестилетнего возраста. Не только по-русски. Но и по-французски, и по-немецки. А в 18-ть уже выпустить свой первый сборник "Вечерний альбом". За которым - "Волшебный фонарь" и "Из двух книг".
"Моим стихам, написанным так рано, / Что и не знала я, что я — поэт, / Сорвавшимся, как брызги из фонтана, / Как искры из ракет...". Немножко самоиронии. Много веры. И абсолютно точное попадание в будущее. И кажется, что впереди только, только и только счастье, успех! И опять счастье! Как «брызги из фонтана» и «искры из ракет». И жизнь на одном дыхании. И на одном дыхании творчество. На таком мимолетном дыхании. Запечатлённом навеки на одном из зданий в университетском нидерландском городке Лейден. Как предсказание, как утешение для всех: "Разбросанным в пыли по магазинам / (Где их никто не брал и не берет!), / Моим стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черед..."
Впрочем, настоящая поэзия всегда вне очереди. Хотя ждать всё равно приходится... Но юная Марина ещё не знала, что ждать "свой черед" ей придётся всю жизнь. А тогда путь, ведущий от Храма Воскресения указан. Только куда он приведет? К долине грёз или оврагу слёз? Впрочем, иногда это одно и то же. Камень на крутом берегу Оки. Трагедия на берегу счастья. А счастья нет и нет... Оно где-то, там, в овраге. До него не добраться, если только не упасть... «А во лбу моем - знай! - / Звезды горят. / В правой рученьке - рай, / В левой рученьке - ад. / Есть и шелковый пояс - / От всех мытарств…»
Её стихи - её характер. Неуступчивый, неугомонный, нервный, несмиренный, негармоничный, нелогичный... И еще тысячи "не", в которых не остается места такому простому "да". "Я слишком сама любила / Смеяться, когда нельзя!.." Она всегда жила "с этой безмерностью в мире мер". Чтобы непременно было - нельзя! Особенно - когда можно. И чтобы непременно было - можно! Особенно - когда нельзя. "Начинать наугад с конца, / И кончать еще до начала". Она всегда говорила миру - нет! И поэтому ей мир не мог ответить - да! И. поэтому она оставалось в нём чужой. И всегда была чужой среди своих. А своей среди чужих так и не стала. Её характер определил её судьбу. Впрочем, разве по-другому бывает?
Цветаева заявила Революции - нет. И слышать не хотела своего обожаемого Блока, который призвал "слушать Революцию". Революция не обиделась. Её по-прежнему приглашали на поэтические вечера. И даже государственное издательство выпустило две её книги - "Версты" и поэму-сказку "Царь-Девица". Стихи её в печати высоко оценили. Революция её не упрекнула. А она вслед за мужем уехала за границу. Вначале в Прагу, потом в Париж. Эмиграция приняла её распростёртыми объятиями. Дружественно похлопала по плечу за отказ от Советской России. Напечатала сборники "Разлука", "Психея", "Ремесло"... А Марина Цветаева отвернулась. И тут же ответила эмиграции - нет! И встала как всегда - в оппозицию, уже к эмигрантскому окружению. Её не простили. Ещё бы: она себе позволяет заявить: "России меня научила Революция". Или позднее: "Признай, минуй, отвергни Революцию - всё равно она уже в тебе - и извечно... ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, - нет".
Опять её извечное, излюбленное - нет! Но уже в совершенно другом контексте. Своему жизненному принципу «одна из всех - за всех - противу всех!» она так никогда и не изменила.
Она сама вынесла себе приговор. Обрекла себя на нищету, голод, ненависть. Её, ярую обличительницу расизма, фашизма и черносотенства эмигрантская пресса объявляет вне своих законов," почуяв не своё - тамошнее". Через 12 лет полуголодного существования Цветаева напишет: "Надо мной здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии (защиты - нет)... Живём, то есть просто медленно подыхаем с голоду..." И всё же - "знаю, что до последней строки буду писать сильно".
И она работала, работала, работала. Отчаянно борясь с болезнями и нищетой. Отвергнутая, одинокая, чужая. "Забудешь ты мой профиль горбоносый, / И лоб в апофеозе папиросы, / И вечный смех мой, коим всех морочу, / И сотню на руке моей рабочей..." И перо всё сильнее сжимала в ладони. Чтобы создать сотни лирических стихов. Семнадцать поэм. Восемь драм. А ещё мемуары. Философско-критическую, историческую прозу. Чтобы потом, потом быть переведенной на все европейские языки. И на все основные языки мира. Чтобы после физического возвращения на Родину случилось, наконец, Возвращение. И оно случится... неизбежно.
Чувство, честность и честь - вот её высшие принципы в искусстве. Даже, если порой ошибаешься в жизни. Если порой не всегда честна и чувствительна. И не всегда есть силы выходить с честью из жизненных ситуаций. Ошибиться в искусстве невозможно. Непозволительно. Отсюда перебои ритма в стихах - как перебои ритма сердца. Отсюда взволнованность рифмы - как взволнованность дыхания. И конечно, много-много любви. Беспрерывной, нескончаемой, неугасаемой. Любви к мужчине, другу, народу, миру, Родине. Такой многообразной любви.
И объяснения в любви такие разные. И бытовые, и торжественные. И печальные, и насмешливые. И глубокие, и легкомысленные. Как цветовая палитра языка. Как цветовая палитра жизни. Как у Марины Цветаевой. Когда "неподражаемо лжёт жизнь". А "дождь убаюкивает боль". Когда "мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами". Когда возможно "быть как стебель и быть как сталь в жизни, где мы так мало можем... - Шоколадом лечить печаль, И смеяться в лицо прохожим!" И тут же передать "Русской ржи от меня поклон..." А потом с гордостью заявить: "Сегодня - да здравствует Советский Союз! За вас каждым мускулом Держусь - и горжусь, Челюскинцы - русские!..."
А по Европе уже маршировал фашизм. Как же она его ненавидела! "Не умрешь, народ! Бог тебя хранит! Сердцем дал - гранат, Грудью дал - гранит..."
В это время Марина Цветаева живет одной мыслью - возвращением на Родину. "Нас родина не позовет! / Езжай, мой сын, домой - вперед - / В свой край, в свой век, в свой час, - от нас..." И Родина её приняла. В Москве она занимается переводами. Готовит новую книгу стихов... Только бы не было войны.
Но в июне 41-го война переступила порог каждого дома. В июле 41-го Марина Цветаева вместе с сыном эвакуируется в Елабугу. В августе 41-го она со свойственной ей "безмерностью" вновь заявляет - нет! Но уже не врагам и друзьям. Не странам и континентам. Не политике и искусству. А самой жизни. Она вновь в оппозиции. Но уже к жизни. Поворачивается к ней спиной. И добровольно уходит. Не забыв погасить "фонарь наддверный". Ох уж, это её упрямое - нет! Или всё- таки - да? "Я — это да, / Да — навсегда, / Да — вопреки, / Да — через всё!.."
"— Послушайте! — Еще меня любите / За то, что я умру..." - написала она в двадцать один год. В юности легко думать о смерти, когда та ещё так далека. Потом уже думать о ней не хочется. Потом хочется думать, что "Смерть - это не конец! / Смерть - это цензорские ножницы в поэму". Конечно, не конец. Ведь поэмы никогда не заканчиваются. Ведь так же медлительно течет серебристая Ока. Та же дорога неторопливо ведёт тебя к храму Воскресения. И так же легко можно загадать желание на цветке черемухи. И оно непременно сбудется. Потому что "долина грез" - это не грезы, а реальность. "Мне и доныне / Хочется грызть / Жаркой рябины / Горькую кисть".
Поэмы жизни не заканчиваются. Их дописывают другие. Потом ещё другие. Потом ещё и ещё другие. Не закончилась и поэма Марины Цветаевой. Просто прервалась на высокой трагической ноте, сорвавшейся в вечность... Как и ещё у 99 писателей, которые потрясли мир.
(Эссе опубликовано в журнале "Юность" №8, 2016 г. в авторской рубрике "100 книг, которые потрясли мир")