"Алый Парус" - трамплин для молодых писателей многих поколений

Подробности: Категория: Статьи; Дата публикации; Автор: Kefeli; Просмотров: 2880

Авторский вечер-вернисаж Алексея Ивкина

Он пройдет 19 апреля 2016 года с 17 часов в Малом зале Дома Журналистов.

Очень ждем тех, уто вырастал - и в человеческом, и в профессиональном измерении под крылом ивкинского "Алого паруса". Картины можно будет получить от автора по договоренности с ним. С обязательным автографом.

Страница для старшеклассников «Алый парус» была придумана в школьном отделе в начале 60-х. Его отцы-основатели тогдашний заведующий отделом, а ныне – известный писатель Иван Зюзюкин и спецкор газеты Симон Соловейчик, вошедший не только (и не столько) в историю журналистики, сколько в историю педагогики как основоположник современной российской педагогической доктрины. В числе первых редакторов «АП» - Инна Руденко, Татьяна Яковлева, Татьяна Снегирева, первой ведущей - Нина Аллахвердова, выстраивавшая интонацию этого уникального спецвыпуска газеты. В числе первых авторов – старшеклассники и стажеры газеты Алексей Ивкин (будущий первый капитан АП), Елена Воронцова, Валентина Якуш, Николай Булгаков, Алексей Дидуров, Марина Князева.

Среди воспитанников "Алого Паруса" поэты Олег Хлебников, Александр Чернов, Наталья Вареник (Редактор сайта "Писатель в интернет-пространстве") и многие другие...

Предлагаем вашему вниманию несколько материалов об "Алом Парусе" и благодарим за информационную поддержку Редактора сайта Клуба журналистов всех поколений "Комсомольской Правды" Людмилу Семину.

ИВАН ЗЮЗЮКИН, бывший зав.школьным отделом «Комсомольской правды» в 60-е годы

«Алый парус». Кто тебя придумал?

Меня, принимавшего участие в первых выпусках «АП», часто спрашивают: «А кто его придумал?» Велик соблазн сказать: я, братцы, я! Но… Известное дело: у победы тьма родителей, лишь поражение – круглая сирота. Но, если без шуток, кто те люди, что дали жизнь «АП»? Я назову некоторые имена, а дело читателя судить, кто придумал эту страничку.

В шестидесятые годы в «Комсомолке» работала известная журналистка Софья Большакова. Ей было поручено освещать жизнь учащихся ПэТэУ (профессионально-технических училищ). Однажды ей пришла в голову идея выпускать для людей этого «вредного» возраста специальную страничку в газете. Она даже название для нее придумала – «Алые паруса» (гриновская повесть была тогда на пике славы), Но то ли ей сил не хватило, то ли что-то другое помешало – эта страничка так ни разу и не вышла в свет. Осмысливая неудачу Большаковой, разъездной корреспондент нашего школьного отдела, тогда еще молодой, но уже тогда мудрый Сима Соловейчик как-то рассудил вслух: «А что, если такую страничку выпускать для школьников?», на что «школьники» редакции хором ответили: «Слабо!»

Однако легко сказать – слабо! А с чего начать? С чего брать пример для подражания? В советской газетной журналистике, насколько я знаю, прежде ничего не писали для подростков с учетом их возрастных особенностей. А если писать, мучались мы над первым выпуском, то про что писать? И что очень важно – как писать? Нравоучительный тон заведомо отвергался.

Правильно говорят: на ловца и зверь бежит. Иначе говоря, нужен был удачный повод. И он пришел в образе одной московской учительницы. Учительница как учительница. Но она принесла с собой классную стенгазету как образец морального разложения одного из своих учеников, с которым никак не могла сладить. Газета называлась необычно для тех времен – «Там-Там!» Редактором ее был непослушный ученик Леша Ивкин. «Вы почитайте!» - умоляла журналистов отдела учительница. Они почитали и переглянулись между собой. «Там-Там!» в весьма раскованной манере развернул дискуссию о достоинствах и недостатках рок-музыки, писал о длинных волосах и, кажется, о коротких юбках. Он был ярко раскрашен. Стиль на грани фола. «Разве можно выпускать такие газеты? - вопрошающе глядела на нас учительница. – Примите меры!»

Меры были приняты. Когда Леша Ивкин окончил школу, мы его приняли на работу в наш отдел и сразу присвоили прозвище – Пятачок (сказка про Винни-Пуха тоже была хитом того времени, все сотрудники школьного отдела играли в нее). Леша не просто был автором необычных заметок в духе «Там-Тама!» Он посерьезнел, выработал свой стиль. И по нему мы определяли, попадаем в «десятку» или в «молоко», адресуя свои статьи, очерки, заметки противоречивому существу по имени подросток.

Если говорить правду, нас, как и учительница Ивкина, не понимали некоторые люди и в самой редакции. Особенно это касалось тех случаев, когда «АП» ставился в номер. Иные дежурные редакторы придирались к каждому слову, сокращали самое интересное. На борьбу с ними мы призывали нашего куратора в редколлегии Инну Руденко. Она, как правило, успешно справлялась с возложенными нами на нее обязанностями. И вот, глядишь, очерк Лены Воронцовой (прозвище «Сова») или корреспонденция Нины Аллахвердовой («Кенга»), уже снятые из номера, на следующий день оказывались в газете!

Но даже тех, кто с симпатией относился к «АП», наша страничка, бывало, приводила в состояние шока. Никогда не забуду взгляд ответственного секретаря редакции Григория Оганова, когда я пришел к нему, чтобы утвердить новую рубрику «АП» - «В котомку потомкам!»

Отцы-основатели "Алого паруса" - Иван Зюзюкин (слева) и Симон Соловейчик

- У вас что, осложнение после гриппа? – спросил он, имея в виду рубрику и того, кто ее придумал. Понять его можно было. Новая рубрика выглядела «белой вороной» среди повседневных рубрик типа «На марше пятилетки» или «Вести с полей». Но Леша Ивкин ее… уже одобрил! «Классная рубрика, Ваня», - важно обронил он. Я сказал об этом Оганову. Он снова посмотрел на меня, потряс головой, засмеялся… и утвердил!

Были кураторы нашей странички и в ЦК ВЛКСМ. И там она не всем нравилась: не о том пишите, не так пишите. Как ни странно, но самым упорным недоброхотом «АП» был один комсомольский работник, который в годы перестройки заделался… большим демократом.

Но друзей у «АП» было намного больше, чем недоброхотов. Выступать в нем не считали для себя зазорным даже такие крупные писатели как Чингиз Айтматов. Его, как тогда выражались, «организовала» Татьяна Снегирева (она же – «мама Тигра»). А благодаря другой Татьяне – Яковлевой (она же Иа-Иа) автором «АП» стал один из первых космонавтов. За честь выступить в «АП» считали знаменитые педагоги того времени, художники, композиторы, режиссеры. Однако самыми главными авторами и героями «АП» были те, для кого мы его придумали, - школьники подросткового возраста…

Я бегло назвал имена тех людей, без кого страничка никогда бы не вышла в свет. Работали над ее выпусками (но уже без меня) или просто сотрудничали также Геннадий Жаворонков, Нина Пижурина, Валерий Хилтунен, Юрий Щкочихин, Валентин Юмашев, Павел Гутионтов, Борис Минаев, Андрей Максимов и другие (пусть меня великодушно простят те, кого я забыл упомянуть!).

И последнее. Работая над «Алым парусом», мы много смеялись – так, что в отделе иногда помигивали лампочки. Без конца разыгрывали друг друга, окна в отделе разрисовывали смешными рожицами. И как-то при всем том успевали работать! Я и сегодня думаю, что без улыбки ничего серьезного в жизни не сделаешь…

АЛЕКСЕЙ ИВКИН

Конфликтующий Витюха

Витюха - популярная личность в школе. Его словечки и выдающиеся высказывания цитируются и в классах и в учительской. За них сотоварищи называют Витьку то «молотком», то «верхушечником». Когда он спорит, пыжась и надуваясь шар-рыбой, над ним смеются и ехидничают в открытую.
— А я презираю.., - декларирует он. Про себя он хорошо знает главное: он не дурак, и это большое счастье, что он таким родился.
Витьку сразу же возненавидели уборщицы. Из-за ботинок-«тракторов». В их резную подошву навалом набивается грязь. Приносит он ее до пяти килограммов ежедневно. Но на всю эту ругань в свой адрес он ухмыляется:
- Ботинки, что надо. В них не ходишь - плывешь...
В классе он как чужой. Там почти все отпетые математики, физики.
А эти науки он терпеть не может, и прежде всего потому, что сейчас их любят или воображают любовь к ним почти все. У Витьки страсть - литература, искусство. Он не любит, когда по его страстям прохаживаются граблями. И тут не то что сорвать урок, залепить может, как Эдику-сухарю, когда тот обозвал Грина «романтиком сквозняков».
Когда мать засыпает, для Витьки только начинается настоящая жизнь. Он разогревает черный как гуталин кофе, приготовленный по рецепту Бальзака (см. С. Цвейг, «Бальзак», издательство «Молодая гвардия», 1962 год, стр.180), глушит кофе и книги. Запоем. Настраивается неожиданно на лирику и начинает разговаривать то с «Маяком», то с «Хемингом» (Маяковский и Хемингуэй). Когда у него, как он выражается, «черепушка от мыслей закипает», заводит пластинку с Бахом. Слушает в темноте. Один из самых для него сложных вопросов: почему Бах в темноте лучше Баха при свете?
Классную газету (называется она «БУМ») превратил в свою трибуну. В ней он защищает Турбина От школьных и внешкольных критиков. Проповедует цветомузыку. А то вдруг обозлится на класс за последнее архинудное собрание и обрушится на него чусатошной заметкой: «Эй вы, инертники, глухари! Где та пушка, которой можно разбудить вас от спячки? Где тот кулак, который треснул бы по вашим башкам, чтобы они интересовались не только учебниками?»
Заметка в полпальца, а в классе поднимается настоящий «сабантуй».Чего только ему в такие дни не приклеивают: девчонки - нескромность, мальчишки - пижонство, а в учительской ему намекают на педсовет с идеологическим уклоном.
Но Витюха выпячивает нижнюю губу и как будто ничего не понимает, как будто ему чихать на все. Притворяется, что ли...Только когда однажды Вася сказал по его адресу: «Наше мужество - орать с трибун», Витька подарил ему долгий взгляд и не сказал ни единого слова.
В последнем сочинении он написал всего два слова: «Нет темы».
«Такой наглости не ожидала. Два», - написала учительница в Витькиной тетради, разрисованной, черт знает чем.
Витька, Витька... Ох, Витька!

СИМОН СОЛОВЕЙЧИК

Мир дальний и близкий
У пятиклассника Володи Мазепуса был свой мир, целиком поглощавший его. Когда пятиклассником открыл Володя роман И. Ефремова «Туманность Андромеды», то его предчувствие времени сказало ему, что все описанное там должно произойти не через тысячелетия и не через столетия, а в его жизни. И только так. Правда, есть опасность, что люди не успеют сделать всего, что нужно Володе, скажем, не научатся летать к далеким мирам. В этом смысле на человечество полагаться опасно: оно может подвести, не уложиться в сроки. Что ж, значит, надо действовать самому.
...Володя открывал толстые книжки по высшей математике, где ни слова не понять, и все-таки читал их, схватывая сначала лишь поверхностные определения, и снова читал их, носил с собой в школу и читал под партой, на уроке, тайком от учителя, читал, читал, мучился, чертил графики, ломал себе голову, пока этот проклятый интеграл, пока суть процесса дифференцирования не поддались. Это может показаться сомнительным: в одиннадцать лет изучать высшую математику. Но Эйлер, разработавший в конце XVIII века математический анализ, утверждал, что основы дифференциального и интегрального исчисления может уяснить даже десятилетний ребенок, обладающий здравым смыслом.
В шестом классе он читал учебники шестикурсников - читал бессистемно, поверхностно, но читал. Есть такое время жизни, когда интерес к науке важнее для человека, чем самая наука.
Школьные науки казались ему плоскими. Без них, конечно, не обойдешься, но в жизни с ними ничего не сделаешь. В жизни довольно редко встречается прямолинейное равноускоренное движение. А Володе надо было вычислять траектории ракет. Стал пытаться решать задачи из высшей математики. Они не получались. Подгонял их под ответ. Тоже не всегда выходило. Зато он создал сложнейшую теорию квантования пространства и времени...
А тут пришли новые радости: музыка. Скромное фортепьяно «Урал», купленное, когда Володя поступил в первый класс, все больше влекло к себе. Нужно было учиться всерьез. Но... «чтобы что-нибудь узнать, надо что-нибудь придумать». И Володя стал сочинять музыку. Герои «Туманности Андромеды» слушают симфонию фа минор. К сожалению, в романе не приведена партитура ее. Володе пришлось сочинять симфонию самому. И это было грандиозное сочинение. Его содержание - развитие человечества. Все четыре части создавались одновременно, и могло случиться - были бы созданы, если бы увлечение Бахом не сменилось бы увлечением Паганини.
А еще надо было просто учиться в школе, и ходить в «Локомотив», в секцию фехтования (однажды увидел в окно, как красиво двигаются люди в белых костюмах, и не успокоился до тех пор, пока его не записали в секцию), и изобретать сложнейший шифр, в основе которого лежит хитрое согдийское письмо и санскритские корни, и читать книги по этнографии и истории. Надо, потому что все это было интересно, все содержало в себе какой-то действительно фантастический горючий компонент - неизвестное. Не только Володе неизвестное, а вообще людям.
...«В сущности, - говорит уже четырнадцатилетний Володя, - в сутках не так уж мало времени. А бывает, повезет - заболеешь». Во время болезни он учил наизусть «Евгения Онегина», во-первых, потому, что любит Пушкина, а во-вторых, для тренировки памяти. Физика, математика, поэзия, музыка стали укладываться в одну общую картину мира; возникали параллели: Пушкин - Чайковский, Прокофьев - Блок, Маяковский - Шостакович, Брюсов - Дебюсси... Появились новые пристрастия: Шекспир, Гете, Данте, Мицкевич. Стал больше писать музыки - сборник прелюдов «Ночи и рассветы», мазурки, вальсы; особенно нравился всем прелюд «Портрет девушки». Есть уже у человека фундамент культуры.
...Недавно мне попала в руки книга американских психологов, в которой приводится кривая роста умственных способностей человека. Оказалось, что высшая точка этой кривой лежит как раз где-то в пятнадцать-семнадцать лет...

Первый Капитан "Алого Паруса" Алексей Ивкин, 1960-е гг.

Чему учил «Алый парус»?

ПАВЕЛ ГУТИОНТОВ,

Капитан «АП» с 1975 по 1981 год

Надо самому отвечать за свои поступки, а собственно поступки - совершать.
Каждый сам устанавливает границы возможных компромиссов.
Понятия дружба, верность, предательство, трусость, приспособленчество, мужество (список можно продолжить) не нуждаются в адаптации по малолетству.
Живи сегодняшним днем - слишком многие собираются делать это значительно позже.
Мир стоит того, чтобы смотреть на него широко открытыми глазами.
Читай хорошие книжки, слушай умных людей, учись отличать их от плохих и глупых.
Когда трудно - не плачь, не жалуйся на судьбу. Относись к своим достижениям с иронией.
Да, очень многое на свете решается деньгами, блатом, служебным положением, но - не все, не все, не все...
Ну и так далее.
Ничего то есть особенного. И ничего «шестнадцатилетнего». Я, естественно, много думал над феноменом «Алого паруса», и давно решил для себя, что его беспрецедентный успех заключается едва ли не единственно в том, что это была страничка для подростков, написанная абсолютно по-взрослому, безо всяких скидок на возраст.
Какая самая страшная потеря в шестнадцать лет? Крушение иллюзий, - коротко ответил Булат Окуджава на этот вопрос нашей анкеты. И при чем здесь подростки? Впрочем, начальники этот кусок из интервью вырубили, да и все оно, даже покалеченное, едва пробилось на полосу. Но ведь - пробилось!
Или такая история. Однажды шахматный обозреватель Хенкин разослал всем гроссмейстерам-подписантам против Корчного опубликованную в «Парусе» статью, где мы объясняли группе воронежских десятиклассников, почему стыдно послушно подписывать, как они, составленное администрацией школы гневное опровержение на заметку, которую сам даже не читал. Так вот, Хенкин утверждал, что ожидаемого эффекта добился... Видит Бог, лично я на это совсем не рассчитывал. Но Хенкину за поставленный эксперимент спасибо.
И еще. Покойный академик Амбарцумян в своей Бюроканской обсерватории как-то говорил мне, что всегда учит своих сотрудников: это очень хорошо, что у нас здесь такой неблагоустроенный быт, что нам так мало платят, что карьеру здесь не сделаешь... Иначе, представляете, сколько подонков к нам бы сюда понабежало?!.. Льщу себя надеждой, что подонкам и в «Алый парус» бежать было незачем. В той же «Комсомолке» были куда более надежные стартовые площадки для будущего успеха.
Зато после «Паруса» можно было спокойно работать где и кем угодно. Политическим обозревателем «Известий», руководителем отдела расследований «Литгазеты»... Даже, как выяснилось, главой администрации российского Президента.
И последнее. Давным-давно по какому-то приятному поводу Лена Дьякова написала стишок про «Парус». Кончался он так:
...Почтим его полусонетом,
Не отдадим другим поэтам,
Пока не крикнули: «Земля!»
Мы были здесь. Зимой и летом.
Мы вырастали в трюме этом.
Мы не покинем корабля.
«Земля!..» - крикнули. У «Комсомолки» другой экипаж. И газета сегодня слишком «не такая», какую люблю и помню. Газета, в которой нет «Алого паруса».

На снимке: два капитана «Алого паруса» -
Юрий Щекочихин (вверху) и Павел Гутионтов

Дружи с ветром

ЧИНГИЗ АЙТМАТОВ, писатель
… Каждому человеку предстоит поднять свой «Алый парус». И от того, как правильно и широко будет развернут и поставлен этот парус, многое будет зависеть в дальнейшем. Чудесный «Алый парус» - это не только романтика, приключения, не только мечты о необыкновенном, но и каждый будничный час молодой жизни.
Человек поднимает свой парус, крепит и направляет его по ветру каждодневно, всякий раз в многочисленных своих побуждениях, поступках и отношении к окружающей жизни. Его парус набирает силу и тогда, когда он впервые приложит толику своего труда к труду многих, занятых другим делом, и когда он впервые признается в любви, и когда он сидит над книгой, и когда он, преодолев напускную ложную невозмутимость, посмеет прямо сказать о пошлости, цинизме, найдет в себе мужество схватить за руку хулигана, и когда он, слушая музыку, восхитится красотой звука, ритмов… «Алый парус» никогда не остается без ветра…

На планете «6 этаж»

НАДЕЖДА АЖГИХИНА,

корреспондент «АП» в 80-е годы

До сих пор иногда не могу понять - это было на самом деле или просто придумано темными зимними вечерами на тесной московской кухне, под аккомпанемент капающей из крана воды и нервного стука портативной пишущей машинки за дверью, нарисовано тушью в школьной тетрадке, проговорено в речитативе песен, которых пели много, и пели все, и знали наизусть.
Самое удивительное, что «Алый парус» и вся жизнь вокруг, такая разная, огромная и захватывающая, - действительно существовали. Этот какой-то отдельный от всего прочего мир, теплый и радостный, вбирающий бесчисленное количество бесконечно разных людей - не только педагогов и трудных подростков, поэтов и художников, - военных, милиционеров, домохозяек, изобретателей вечного двигателя, поклонников Че Гевары, кришнаитов и вообще бог знает кого - до сих пор сохранил какую-то тайную энергию, питающую очень многих, от рулевых и хранителей этого несущегося в пространстве ковчега до случайно вовлеченных в его орбиту на мгновенье.
Или (что, наверное, точнее) передал нам некий вирус, которого не избежал никто. Ибо известно, что журналистика - никакая не профессия, не ремесло, и конечно же, не «высокая болезнь» литературного творчества - это диагноз. Причем пожизненный.
Мне об этом сообщил в один из первых моих дней в «АП» Павел Семенович Гутионтов. Вскоре после того, как ответил на мой вполне идиотский вопрос о том, какие в «АП» есть жанры, категорично: есть маленькая заметка, средняя и большая. И вычеркнул из моей заметки, нацарапанной в школьной тетрадке, лишние предложения и слова. Так я поняла, что такое литературная правка и ясность мысли. Ни один последующий редактор такой чуткостью к слову, пусть написанного и подростком, не обладал. Гутионтов, как точно заметила Лена Дьякова, больше всего был похож тогда на молодого Пушкина -стремительный, остроумный, блестящий. Только бледноват, и глаза синие.
Женя Двоскина нарисовала «Парус» и его обитателей - команда шального корабля, в глазах у всех - ожидание чуда.
Валя Юмашев и Боря Минаев пели песни, один по большей части чужие, другой - свои. Окуджава, которого не печатали, публиковался.
Леня Загальский писал о трудных подростках, Андрей Леднев приводил их скопом, Мариничева поила чаем, Саша Морозов водил на коммунарские сходки, Кушнерев искал «поле чудес» в немецком колхозе на севере Казахстана, а Юрий Валерьевич Данилин простирал длань над клубами дыма, застилающими свет в переполненной комнате и восклицал - тут не школьники, тут одни курильщицы и курильщики...
В «АП» вообще было легко учиться, и уроки оставались на всю жизнь. Может быть, потому, что слово и дело не противопоставлялись, как это ни покажется сегодня странным, а добро и зло понимались как вполне конкретные практические вещи и границы между нормой и подлостью были понятны всем и не обсуждались.
Удивительно, как в несвободной по всем статьям журналистике и газете этот остров свободы, эта повышенная чувствительность к чести существовали. Или - не удивительно? Удивительно, как быстро они стали воспоминанием в совершенно новой стране?
Когда я пришла в «АП» уже сотрудником, после университета, мне сразу поручили обзвонить и дать задание собкорам о детских праздниках. На мое удивление, почти все, кому я звонила, отнеслись к заданию с серьезностью и выполнили в срок, и возмущались сокращениям, которые пришлось сделать в связи со стопроцентной собкоровской ответственностью. Сегодня все они - крупные руководители и воротилы медийного бизнеса. Как почти все известные журналисты - вне зависимости от политических и стилистических предпочтений - ученики той нашей «Комсомолки».
Больно видеть обгоревшие окна шестого этажа, той нашей планеты, где всем светило немыслимое счастье - ожидание его самого.
Планета «Шестой этаж». Она не сгорела, не растворилась в вихрях и волнах времени, она с нами, как «Алый парус», как те уроки, которые мы хотели получить и которым старались следовать.

Вчера и сегодня

ИННА РУДЕНКО,
член редколлегии, редактор отделов образования «КП» в 60-70 годы

«Комсомолка» всегда ценила нравственную тему, чем отличалась от других газет. Еще не работая в ней, я хорошо помню, как прочла передовую Веры Бендеровой «Мама»,
чего в других изданиях представить себе тогда было невозможно. Кроме этого, «Комсомолку» отличал жадный интерес к письму читателя, человеческие исповеди. И вместе с тем, в газете не было писем от школьников, подростков, за что нас ругали на редколлегии.
Рождение «АП» - это внимание к нравственным ценностям, огромное доверие к молодым. Я хорошо помню, как в первом номере шла статья Чингиза Айтматова. И я увидела, что Леша Ивкин сокращает ее. Айтматов -властитель того времени и только что пришедший в «Комсомолку» школьник Леша Ивкин. Я сказала про это Симе Соловейчику, а он мне: «Что он сделает, то и будет. И теперь так будет всегда: это страница для таких, как он».
Конечно, не все было так легко и просто. И главного редактора Бориса Панкина, и нас ругали всегда, особенно комсомольское начальство. Секретарь ЦК комсомола Сергей Павлов предлагал закрыть «АП», а секретарь Тамара Куценко гневалась, что в «АП» нет освещения пионерских и комсомольских проблем. Нас обвиняли в абстрактном гуманизме.
Что помогало выжить?
Все, кто работал в «АП», были незаурядными людьми. И мы получали мешки писем, которые приходили на нашу полосу. Чего стоит рубрика «Люди, я расту!». Или обращение в письме: «Здравствуй, Аленький». С «Алого паруса», мне кажется, вообще началась другая форма общения с молодым читателем.
Возможен ли «Алый парус» сегодня? Кажется, что нет, если иметь в виду нынешнюю общественную атмосферу, где царят «Дом-2» и вездесущая Ксюша Собчак. Но я уверена, что, если найдутся такие энтузиасты, как Соловейчик, Зюзюкин, Щекочихин, да все, кто делал «Алый парус», то есть люди, любящие ребят и способные идти против течения, то, может быть, «Алый парус» и приплывет вновь.

По потолку

БОРИС МИНАЕВ,
зав.школьным отделом «КП» в 80-е годы

Юбилей "АП" (страницы для подростков газеты "Комсомольская правда" под названием "Алый парус") - вроде бы не круглый (45 лет), не общественно-значимый (подумаешь, какая-то тематическая страница в газете, ну ведь не сама же газета, не журнал, не телеканал, не оборона Белого дома) - а все-таки исподволь цепляет и волнует. Кого волнует? Людей, скажем так, среднего поколения. Недаром юбилей этот довольно широко собираются отмечать сразу три мощных СМИ - "Комсомолка", "Новая газета", "Русский журнал", и этот список наверняка не полон.
Волнует он не только тех, кто там работал или дружил с теми, кто там работал (а таких людей в нашей прессе немало).
Он вызывает странный отзвук самим своим именем, смутными воспоминаниями о том забытом времени, когда слова имели совершенно другой смысл. Этот смысл слов - вообще явление ускользающее, ни культурология, ни лингвистика, ни история, ничто не может тут помочь. Все как-то зыбко, как в густом утреннем тумане. Например, слово "газета". Сейчас это просто газета. Мощный коммерческий инструмент, который на какой-то момент может превратиться и в политический, если захочет. Ну, конечно, это еще и довольно интересное место работы. Но тот холодноватый и металлический привкус свежих гранок, запах тамбура в железнодорожном вагоне, когда возвращаешься из командировки, ощущение тайны, которой владеют немногие, это странное чувство палубы корабля, когда идешь по бесконечному коридору редакции, - невосстановимо. Все оттенки и запахи, впрочем, вторичны. Первично знание о том, что большая советская газета - совершенно особый институт, который в нынешнем времени сравнить просто не с чем. Газета была вездесуща, всемогуща, она возвышалась как какой-то столп над ровным и скучным пространством жизни. Теперь, увы, этого нет и в помине.
Но, конечно, то же самое я могу сказать и про другие слова. Например, скучное, затертое слово "подросток", из педагогическо-милицейской практики, связанное с чем-то неприятно-физиологическим, в те годы было почти синонимом революции. Ну, понятное дело, маленькой, домашней и уютной революции. Но, тем не менее, это было. Были мешки писем, которые стояли в крошечной редакционной комнате, когда какое-нибудь коряво написанное послание от мальчика из маленького города вдруг задевало чувства миллионов и превращалось в манифест. Было ощущение, что любое проявление этой самой подростковости - от длинных волос до права на ранний секс - это чудовищно важно. Возможно, эту атмосферу рождали и сами люди, работавшие в "АП". Градус иронии, свободы, страсти, дружбы, который царил в том нашем кабинете, куда приходили каждый день просто так и по делу десятки людей разного возраста (это была самая многолюдная комната в редакции), поддерживался как-то сам собой. Мы боготворили людей, которые сидели в этой комнате до нас, и мы верили в людей, которые придут сюда после нас. Это была своеобразная религия - "Алый парус".
Ну и конечно, в этой комнате всегда было много симпатичных, нежных, красивых девушек. Без них я плохо себе представляю все остальное.
Однако о юбилее "Алого паруса" сегодня хочется поговорить по-другому, в более общем контексте.
"Парус" (так мы его называли) - всегда боролся за то, чтобы права только что вышедших из детства людей (возрастная группа от 14 до 20, приблизительно) в обществе защищались, признавались и были хоть как-то законодательно закреплены.
Невозможно подсчитать, сколько статей было посвящено тому, чтобы школьникам можно было летом подзаработать каlaquo;Алый парусрманных денег, например. Это каким-то странным образом было созвучно политике советского государства - оно тоже было не прочь наварить бабок на труде юных. Однако в отличие от "АП", государство придерживалось такой позиции: работать летом надо, но лучше бесплатно и в коллективе. Если 15-летний парень приходил, скажем, на почту или в магазин, чтобы поработать грузчиком и почтальоном, а потом купить себе мопед (одним из таких юных соискателей мопедов был известный в будущем экономист Андрей Илларионов), его ожидало немало трудностей с оформлением. Другое дело - сбор картошки, хлопка, фруктов и овощей в составе "трудовых лагерей", это пожалуйста и всегда. Конечно, немало было слопано витаминов, спето песен, выпито дешевого вина и закручено бурных романов в этих самых "лагерях", спору нет, но условия жизни там были все равно крайне примитивными, а работа - рабской, унизительно-подневольной.
Тут не надо искать "десять отличий". Достаточно одного - "АП" пытался защитить права личности. Государство, весело и со свистом, их попирало. Государство было за систему, "АП" - за продвинутых одиночек (сознательно заработать летом на мопед, разумеется, хотели очень немногие умники, остальные предпочитали балдеж и полный покой).
И так во всем.
Маленькая заметка моего друга, девятиклассника Миши Дубровского, опубликованная "Парусом" в 1974 году - о том, что директор школы заставляет стричься (не пускает на порог среднего учебного заведения) слишком лохматых мальчиков и меряет линейкой длину юбок у слишком модных девочек - вызвала почти настоящую бурю. Это была важнейшая для своего времени правозащитная заметка. Потому что в ней ставился небывалый для того времени вопрос: а на каком основании директор школы это делает? Где записано, на чем основано его право удлинять или укорачивать эти, чисто личностные параметры живых людей?
"АП" опубликовал в разные годы десятки статей, где описывались порой чудовищные ситуации, в которых взрослые люди самым наглым образом попирали достоинство личности, попирали на основании каких-то очень странных школьных или административных "циркуляров", "правил и уставов". А то и вовсе без них.
Вспоминая все эти случаи, я сейчас прихожу к такому выводу: дело было не только в том, что в СССР права человека были не защищены вообще, глобально. Что такие слова, как "конституция" и "право" были не в ходу, разве что на юридическом факультете, да и то с тысячью оговорок.
Нет, проблема была гораздо глубже.
Просто советское общество было очень иерархичным по своей природе, и еще это было общество с очень жесткой ценностной системой. То есть в этом обществе старший, взрослый, авторитетный, занимающий более высокий чин человек был прав по определению, ему не требовалось обосновывать, как-то специально обдумывать и обозначать свои действия по отношению к более младшему. Система сама приходила ему на помощь.
То же самое было и с ценностями: ценности взрослого мира, ценности традиционные, базовые, патриархальные, устойчивые имели подавляющий приоритет.
Ценности шли сверху вниз, как способ руководства, управления, как приводной рычаг: от государства к обществу, от старших к младшим, от коллектива к одиночке, от родителей к отпрыскам и так далее. Понятно, почему детям так жестко и порой даже жестоко запрещали все: слушать "плохую" западную музыку, танцевать под нее после одиннадцати вечера, организовывать любые неформальные структуры, носить длинные волосы и короткие юбки, это было не просто тупое подавление (как нам тогда казалось), это было естественное, логичное продолжение самих основ бытия. Государством управляли 70-80-летние люди, во всех так называемых "выборных органах" сидели 50-60-летние, любые значимые посты занимали представители поколения, живо помнившего войну и послевоенную разруху, для них вся эта юношеская мишура и шелуха или просто ничего не значили, или были опасным проявлением деструкции, разрушения твердой, даже красивой по-своему кристаллической структуры нравственности, морали, жизни, в которой управляли всем старшие, а подчинялись - младшие.
В этом смысле журналистика, которую практиковал "АП" (да и вообще в целом советская журналистика 60-х и 70-х в ее лучших проявлениях) была классическим проявлением правозащитной деятельности, то есть деятельности по защите прав угнетенных, изначально слабых, уязвимых, страдающих групп населения.
Такой "страдающей" группой были в ту пору подростки. Юношество. Молодежь. Прав у них в этом обществе, по сути дела, не было никаких. То же самое относится и к другой парадигме "Алого паруса" - защита прав одиночки перед коллективом, морали одного человека перед коллективной моралью. Частного, личного, своего - перед холодным и бездушным чужим, общим, государственным.
Затем случилось то, что случилось. Мир перевернулся. Приоритет частного и личного перед общим и государственным - стал очевиден. Помолодело и общество. Правозащитная этика, которая являлась вполне достойной и героической в стабильном и пуританском государстве с жесткими традиционными ценностями советской власти - в хаотичном и меняющемся новом мире выглядит, как насмешка. Теперь надо защищать права огромных масс населения. И еще непонятно, перед кем защищать, верней, от кого. Рабочие живут много хуже, чем "белые воротнички", жители малых и средних городов - много хуже, чем жители больших, бывшие сограждане в странах СНГ - вообще неизвестно как выживают по сравнению с гражданами России. Их всех, повторяю, не от кого пока защищать, потому что они имеют дело уже не с государством, а с надличностными глобальными законами развития мировой экономики. Другая ситуация.
Мир перестал делиться на "детей" и "взрослых", когда первые были, безусловно, за свободу, а вторые, безусловно, за несвободу. Мир вообще стал делиться как-то по-другому. А вот как?
Иногда, конечно, хочется что-то крикнуть. Хочется крикнуть: ребята, что ж вы нас так не любите, ведь это мы боролись за ваше право быть вот такими - свободными от взрослых, независимыми, ярко раскрашенными, до зубов вооруженными своей субкультурой.
Но они, конечно, не услышат, да и черт с ними.
Больше того, «наследники» "АП" (которые, конечно, не считают себя таковыми) продолжают бороться все в той же парадигме - бороться против "взрослых" ценностей, иерархии, традиционализма, гуманизма и т.д., и т.п. К этим наследникам смело можно отнести и постмодернистов (наиболее попсовые в этом смысле имена - Сорокин и Пелевин), всех продолжателей "стёба" (великое русское слово из четырех букв, вобравшее в себя чертову тучу стилей, идеологий, эстетик, методик), да и вообще всех сегодняшних культуртрегеров, которые сражаются с ветряными мельницами уже на пустынном, оставленном, голом пустыре.
Конечно, всякое случайное проявление старой парадигмы (когда директор школы посылал мальчиков в парикмахерскую, а девочек домой, к маме, за более длинными юбками) - придает им бодрости, силы духа, энергии. Но в том-то и дело, что место старого, видавшего виды, уважаемого директора теперь заняли какие-нибудь молодые идиоты, кидающие в огонь книжки, врывающиеся на выставки с ножами и чернильными банками, очень редко и совсем не системно, очень грубо и фальшиво воспроизводящие эту древнюю "парусную" ситуацию.
Все поменялось. Теперь агрессивно настроенные "молодые" отстаивают якобы "взрослые", традиционные ценности государства, религии, нравственности. Но для них эти ценности - не более чем боевое знамя над пиратским кораблем. Главное - кого-то победить.
В этом мире, где плюс поменялся на минус, белое на черное, право на лево, я уже и не знаю, где можно было бы поднять сегодняшний "Алый парус".
Просто не знаю, не понимаю, не вижу.
Но в моей отдельно взятой голове он по-прежнему высоко поднят. Он по-прежнему ясно указует мне путь, наполняет ветром, осеняет крестным знаменем. Благодаря ему я отчетливо различаю, где зло и где добро в окружающем меня мире. Единственно, чего я не вижу - за что сейчас надо бороться. Против кого или за кого. Борьба почему-то потеряла свой основополагающий смысл. Надолго ли?
Мир перевернулся слишком круто, и нужно еще привыкнуть к тому, что мы все ходим по потолку.

Теперь кратко о тех людях, которые делали "АП". Я не буду расписывать регалии и добавлять эпитеты - "знаменитый", "известный" и так далее. Просто перечислю, вернее, вспомню всех, кого знаю. В разные годы (начиная с 1963-го) "Алый парус" выпускали такие люди: Симон Соловейчик, Иван Зюзюкин, Алексей Ивкин, Николай Булгаков, Юрий Щекочихин, Леонид Загальский, Павел Гутионтов, Валентин Юмашев, Борис Минаев, Надежда Ажгихина, Виктор Кияница, Светлана Орлюк, Юлия Будинайте, Александр Орлов, Сергей Соколов (Михалыч) (1). Не могу не вспомнить здесь и сотрудников "отдела учащейся молодежи и пионеров", которые, несмотря на условные разграничения, были такими же "родителями", "сестрами и братьями", "крестными", в общем, имели к выпуску страницы для подростков самое ближайшее отношение: Инна Руденко, Татьяна Яковлева, Ольга Мариничева, Валерий Хилтунен, Геннадий Жаворонков, Зоя Васильцова, Юрий Данилин, Петр Положевец, Лидия Масленникова и многие другие.
Примечание: 1) Здесь важное пояснение - курсивом я выделил фамилии тех людей, которые в разные годы руководили страницей и назывались "капитанами" "АП". Это звание возникло спонтанно, что называется, просто вертелось на языке и было совершенно неформальным, хотя в те годы значило столь много, что некоторые офицеры флота и ВС всерьез интересовались у меня, кем оно присваивается и что означает в обычном армейском понимании. Соловейчик и Зюзюкин, придумавшие "АП" в 1963-м, были людьми все-таки более старшего возраста, уже знаменитыми обозревателями, в то время, как "Алым парусом" всегда руководил, по традиции, совсем молодой человек, от 16 до 25 лет примерно, но при этом весьма уважаемый в редакции журналист, которому не стыдно было дать и "подвал", и целую полосу. В "помощниках капитана" в разные годы числились самые разные "стажеры", в том числе автор этих строк, а вот после 1987 года, когда ушел в "Огонек" Юмашев, "Парусом" руководила как бы целая когорта молодых людей: то пара, то целая тройка, нарушая тем самым древний морской принцип единоначалия; так что при всем уважении к ним, горячо мной любимым, я выделяю курсивом лишь четверых в полном смысле этого слова капитанов "Алого паруса": Алексея Ивкина (1964-1972), Юрия Щекочихина (1972-1975), Павла Гутионтова (1975-1981), Валентина Юмашева (1981-1987)

Смотрела во все глаза

ЕЛЕНА СТАРИКОВА (НЕДОШИВИНА),
референт «АП» в 80-е годы

Лет в 18 я поднялась по широкой лестнице, которая вела в «Комсомольскую правду». Показав пропуск серьезным охранникам, на лифте поднялась на шестой этаж в отдел кадров. Там я написала первые в моей жизни «мемуары» – автобиографию. И меня определили на службу курьером в типографию.
И закрутилось!
Помню огромный шумный цех, большие черные, лоснящиеся машины-мастодонты, тележки с рулонами бумаги, длинную железную лестницу в корректорскую. Там у меня было даже свое место – видавший виды стул.
Работа заключалась в том, что я должна была бегать из редакции в корректуру, а оттуда в наборный цех и отдавать правленые гранки наборщику. После тиснутую свежую страницу отдавали мне, и я бежала, размахивая большой полосой и узкими гранками, как крыльями, по таинственным коридорам и переходам подвала, через вкусные запахи из рабочей столовой и гул пневмопочты, садилась в лифт и ехала в святая святых, к небожителям.
А в длинном коридоре 6-го этажа был полумрак, так как было уже поздно и только из-под деревянных панелей-перил светил матовый свет, который тонул в ковровом, зеленом покрытии пола. После мне часто снился сон, как будто я медленно лечу по этому длинному коридору, низенько так.
Больше всего я любила дни, когда верстался номер с выпуском «Алого паруса». Вниз спускались Боря Минаев, Сергей Кушнерев, Валя Юмашев, в общем, много молодых и интересных людей. И сразу становилось очень весело, а шумно в цехе было всегда.
Потом случилось так, что они позвали меня на работу к себе, в школьный отдел. Это было то, о чем я запрещала себе даже мечтать. Как же мне все нравилось в моем новом отделе! Правда, я никогда не называла его своим, мне все казалось, что я случайно, по ошибке туда попала. Географическое расположение отдела, не на виду, в «аппендиксе» и в противоположном конце от начальников, на мой взгляд, было необыкновенно удачным. Я с удовольствием мыла чашки после постоянного чая, бегала в гастроном напротив за сушками и сухарями, слушала из соседней комнаты, о чем говорят эти люди. А они все время разговаривали, то спорили громко, а иногда тихо-тихо что-то обсуждали. Не преувеличу, сказав, что мое мировосприятие формировали они, сами того не ведая.
Никогда я не видела и не слышала, чтобы люди в отделе между собой ругались, ссорились. Иногда, правда, заходил Данилин и неторопливо и, явно без особого желания, распекал кого-то. Но чаще в отделе толпился и шумел интересный молодой народ. Каждый – оригинал. Здесь рождались удивительные проекты. Помню, как Сережа Кушнерев расследовал дело театральной мафии, для этого я даже пожертвовала своей сумкой, Юра Феклистов прятал туда фотоаппарат, когда они шли на дело.
Самым страшным днем для меня был конец месяца, когда надо было отчитываться по работе с письмами. Эти чудесные люди их постоянно теряли, и дебет с кредитом не сходился никогда. А писем была масса, учет им положено было вести самый строгий, каждому автору обязательно отвечать.
Если Минаев приходил с гитарой, и у меня случался праздник. Его песни для меня в последующей, «не парусной» жизни остались эталоном. Я сравнивала всех, кто пел песни под гитару, с ним. Никто его не перепел.
В «Парусе» я дружила со Светкой Орлюк. Чудесная она была. Не помню, как мы сошлись. Светка - она напролом всегда шла. До нее в моей жизни не было отчаянных людей. В ней перемежались любовь к людям, избалованность, ум. Сейчас жалею, что мало с ней про нее же говорила. О чем думала, как строила отношения? Родственники у нее не простые были, кто-то даже в космос летал. Баловень судьбы. Коренная москвичка, жила на Сретенке. Ее друзья как-то по всей улице заменили букву «р» в слове Сретинка на букву «в». Получилась «Светинка». Помню, что любовью всей ее тогда небольшой жизни был юноша с журфака. Из-за него бросила престижный институт, перевелась на журфак.
Поразила меня тем (а был период дефицита всего), что просто так подарила кому-то джинсы. Сейчас многим не понять, что это значит. Джинсы были вожделением, мечтой. Их просто не было в продаже, привозили знакомые из-за границы. А она их запросто дарила. Правда, и от других она ждала такого же. Соответствовать было не просто.
Про меня она очень точно сказала: «Ты как мячик на резинке (может, кто помнит, были раньше такие мячики, набитые опилками, перевязанные нитками, что делало их похожими на тыковки, и упакованные в хрустящие фантики от конфет. Их продавали цыганки на всенародные праздники. Их и петушков на палочках). Как тебя не оттягивай от твоей орбиты, ты всегда возвращаешься в исходную точку. Ничто тебя изменить и сдвинуть не может». Тогда я не оценила ее характеристики, даже показалось немного обидным. Но сегодня я понимаю, что должна быть благодарна своей «упертости», которая позволила найти свое место в жизни.
Все люди, которые окружали меня тогда, были необыкновенными! Я и про себя-то забывала. Ну, то есть, не могла представить себе, что они меня как-то отражают. Думала, надо сделать что-то экстраординарное, чтобы меня заметили. Например, научиться двигать предметы взглядом! Или рисовать необыкновенные картинки.
Так они и скользили мимо меня по своим значительным и важным траекториям. А я глядела на них во все глаза. И хочу сказать им всем огромное спасибо, они так много сделали для меня, сами того не подозревая.

НАТАЛЬЯ ВАРЕНИК, автор "Алого Паруса" в 1970-е годы, школьница. Ныне - Редактор сайта "Писатель в интернет-пространстве"

Удивительно, но у меня сохранилась ТА САМАЯ публикация в "Комсомолке", с которой закрутилось-завертелось в моей жизни ВСЕ! Если бы не она, не звонок после публикации - из Днепропетровска, от Собственного корреспондента "Комсомолки" по югу Украины Аркадия Пальм, замечательного человека, влюбленного в поэзию - не было бы, наверное, в моей жизни ни Литературного Института им. А.М. Горького, ни поэтических книг, ни многого другого. Я из команды Павла Гутионова и Юрия Щекочихина, именно в их годы состоялось мое первое плавание под "Алым Парусом"! Удивительно, как маленькая публикация может изменить жизнь человека. Люблю "Комсомолку", это моя юность, самые замечательные годы! Выходите на связь, буду рада всем, кто причастен к "Алому Парусу"!