Избранная поэзия
- Подробности
- Категория: Леонид Борозенцев
- Дата публикации
- Автор: Kefeli
- Просмотров: 2038
Из цикла Крысы и Облака
ПОДАРОК
Небо, тянущее твоё дыхание
Через соломинку флейты,
На мгновение остановилось —
Звуки замерли,
И ты подумал:
«Сейчас из облака выйдет Муза
И подарит лавровый венок…»
Но никто не вышел,
А само облако
Превратилось в фигурку
Совершенно непривлекательного крысолова,
Держащего в руках
Обыкновенную дудочку.
Ты решил, что это — Судьба,
И уже сам,
Усилием собственного дыхания,
Сдвинул картинку неба.
Звуки снова полились,
Унося вдаль незваного гостя
………………………………….
Но музыка была уже другая:
Грустная.
ВЕРТИКАЛЬНЫЕ УЛЫБКИ
Тополя потеряли свои последние чешуйки,
А облачные мыши таки ухитрились надгрызть
Их и без того не слишком роскошные хвосты.
И теперь остатки рыбьих скелетов,
Вкопанные в землю вниз головой,
Грустно улыбаются
Во всю длину своего позвоночника…
Улыбаются заходящему солнцу —
последнему всплеску
закатных костров ноября.
ПОЭТ
Владимиру Ломоносову
Маковая головка солнца
ещё колыхалась над широко распаханным полем
наблюдая, как кляксы человеческих мыслей
терпеливо зажевывают свежий подстрочник
нечаянно подсмотренного чуда.
— Только бы не оступиться,
только бы не порвать как-нибудь ненароком
эту взрывчатую вязь!
Только бы…
Но откуда-то изнутри, из охрипшего горла,
выползла костлявая нота «и»,
и щемящим рубцом
наложилась на еще необыгранный диск полнозвучия:
«И-и-и-и-и-и-и!!!
…И тогда,
и девочка,
и впереди идущий…»
Кляксы запрыгали и сбились в непостижимое пятно.
Смолкли неуёмные гласные
и безоговорочно согласились на отлучение от палитры.
И только вечное перо
продолжало бессмысленно ёрзать по бумаге,
выписывая несуществующие чернила.
………………………………………………….
День оборвался еще одним лепестком.
СЧИТАТЬСЯ ПРОСТО ТВОРЧЕСКИМ ЧЕЛОВЕКОМ
(пантомима на три действия)
1.
Считаться просто творческим человеком. Писать в стол. И однажды, открыв верхний ящик, обжечься каким-то необъяснимым током спокойствия, почувствовать, что созданные миры уже не помещаются в стенах этой коробки: наплывают друг на друга, смешиваются и гибнут в бездне собственного бессилия.
Потом красиво расписаться на чистом листе и, скомкав, выбросить его в корзину для мусора.
Так начинается новый виток жизни. И обречённая на забвение мысль уже, как безумная, горячечным клубком катается у его колыбели.
— Да, это — действительно жизнь!..
2.
Подсмотрев эту историю, признанный автор (добрый приятель творческого человека), потирая руки, уже надиктовывает пыльной печатной машинке очередную главу неначатого романа:
— Редкое утро обходится без того, чтобы г-н N не пополнил мусорную корзину очередным чистым листом бумаги, предварительно заверив его своей корявой подписью… Вот это жизнь!..
Затем в воздухе резким движением руки автор крест-накрест перечеркивает слово «жизнь» и аккуратно надписывает над ним какую-то свою, кажущуюся ему очень значительной, поэтическую белиберду.
3.
За окном что-то грохочет. Толи это — гром среди ясного неба, толи — звук, разбивающийся об асфальт выброшенной из окна печатной машинки, но так или иначе считающийся просто творческим снова оказывается один в комнате.
……………………………………………………………………………………...
Раздвоение отступает, и перед ним вырисовываются очертания нетронутых письменных принадлежностей, мусорная корзина и пустой открытый ящик стола.
* * *
…А ты думаешь, подушке всегда удобно под твоей головой?
Виктория Стегэреску
именно так и обрастают люди вещами
зачастую бесполезными.
вещами,
которые потом выживают хозяина с жилплощади…
и даже не вещи это уже, а их подобие,
напоминание о том, что когда-то было вещами...
и не хозяин ты уже никакой,
и не твой это дом,
а кладовая памяти,
сыгравшей с тобой очередную шутку,
памяти, которая в том, что когда-то было вещами,
переживёт и тебя, и свои оболочки,
и в её кладовой
ты —
всего лишь
временный её экспонат.
* * *
Рана на груди,
Сквозь которую я пытался достать своё сердце,
Имеет форму твоих губ.
Нет, я не стал Данко,
Потому, что в деревьях этого леса
Течёт родственная тебе кровь,
И теперь извиваясь у их подножья,
Истекаю последней болью
И почему-то отвратительно хихикаю.
Обычный угасающий Тролль.
ФАНТАЗИЯ №367
Твоё мокрое тело
Выплёскивает на этой остановке
проезжающий аквариум.
Это — твоя стихия:
Знакомые чешуйки окон поблескивают,
Отражая немигающий глаз
всевидящего Солнца.
Щели парадных
Манят колышущейся прохладой кондиционеров.
Блесна раскалённых лучей прожигает воздух.
Пятиминутная остановка под ними —
ловушка для дураков.
Ты это знаешь
И ускользаешь в тень деревьев,
Проплывая от одной аллеи к другой.
Город медленно:
по выцветшей травинке,
по сухому листку
умирает.
Но что бы ни случилось на этой асфальтовой сковородке
Вчера, сегодня и завтра — Ты выживешь,
Потому что Ты — умная Рыба,
А солнечный город в этой снежной пустыне —
Всего лишь плод моего воображения,
белый мираж замерзающего человека.
ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА
Накренившись в сторону своего отражения,
Корабль наших снов снова остановился.
Впереди — Луна, внизу — наши поблекшие лица:
На губах — блаженство и просьба о безумии красок.
Но ветер неумолим — Луна наплывает,
И мысли теряются в вездесущем сквозняке времени.
Скоро рассвет, и вот уже первые лучи
наполняют распахнутый парус утра.
* * *
Ты не спишь. К твоей спальне стекаются крысы
Непривычно янтарные, ждущие занавес.
Застывая у лунной черты без движения,
Они слушают пульс уходящего времени.
Ты их гонишь под полог, в суфлёрскую, к выходам,
Ты их водишь по ранам, ты глушишь их музыкой,
И, барахтаясь в неиссякаемой простыни,
Снова всё проклинаешь и просишь, безумная,
Чтоб они не исчезли с рассветом, чтоб ожили,
Чтоб вернулись к тебе…
И одна из них — я.
* * *
Усталый двор
Ловит тебя выпученными глазами соседских окон
И, заглатывая широко раскрытым ртом моего подъезда,
Тащит куда-то вглубь,
В меблированную тину прохладной комнаты.
Ты как будто сопротивляешься
Этому покушению на банальную порядочность
И нарочно замедляешь шаг.
Но горячий поток, несущий твоё тело
Между зачем-то невпопад расставленных
Людей и предметов,
Сильнее тебя.
И вот ты поддаёшься
И, хлопнув входной дверью,
Кое-как успеваешь сбросить по дороге в спальню
Ненавистные туфли и душные объятия
Собственных шмоток,
Плюхаешься в рыхлый снег шелестящих простыней.
……………………………………………………..
На мгновение всё замирает,
И сквозь непомерно громкое
Тиканье твоих наручных часов за головой
Слышны лишь мерные поскрипывания
Вентилятора-подхалимчика.
Тебе кажется, что ты сошла с ума,
Потому что всё в комнате
Начинаешь видеть с закрытыми глазами:
Стены, потолок, картину, меня…
Нет, меня ты, пожалуй, не видишь,
Потому что я затаился в тебе
Маленькой солнечной рыбкой,
Ждущей условного всплеска реки,
Чтобы долгие сны напролёт
Плыть против течения
К верховьям твоего божественного одиночества
И потом, выбросившись на берег свечой,
Еще несколько мгновений дарить тебе
Тёплые искры своего угасания,
В котором уже зарождается
новый порыв вверх.
ПИСЬМО ИЗ АКВАРИУМА
Пару снов о текущем:
Тень из рук выпадает в осадок
И волнуется плавно
Колыханьем песка из часов.
Наши крылья не мыслимы:
Мысли — лишь взмах плавников,
А слова — лишь от жабр вода
До крючка на губах онемевших.
Замыкаясь, мы бредим
Босикомостью наших надежд
На кичливой стерне
Искажённого миросознанья,
Слышим прошлое
В беззаботных рывках выкунанья
Оголтелой Луны
Из недвижности каменных сот.
И в барахтаньи бухт,
В ворожбе тростника голосов
Сквозь стеклянность воды
В причащении Солнцем-просфорой
Замечаем,
как тенью волны
наша Вечность течёт.
* * *
Сад, даже тенью дождя не шевеленный,
Снова сложился из пятен гуаши.
В.Рассыпаев
Густеет август.
Вниз, к воде по склону,
Сползает старый сад.
Трещат цикады,
И, кажется, что небо провисает
Под тяжестью нам непонятных песен,
А, может, сумерек,
Сжимающих заката
Полоску тонкую, струящуюся кровью
По сонным травам.
Подождём немного…
И вот, свернувшись, кровь уже чернеет.
Густеет август…
И неслышно на ладони
В консервной банке плавает звезда.
© Леонид Борозенцев