Поэзия

Поэзия

Мать

Свирепея, бьются ветры, на развалинах гудя,

Раскачали грузный город в ледяной петле дождя.

Мать идёт, держась за сердце, средь пылающих машин.

Страшен хруст побитых стёкол из разгромленных витрин.

Прежний ветер, гнавший ливни над воюющей толпой,

Сатанеет, негодует, ледяной сечёт крупой.

Там Петро швыряет камни, он всегда средь бунтарей.                  

Там в прожжённом камуфляже со щитом стоит Андрей.

От бутылки-зажигалки кто-то вспыхнул. Плачет мать.   

Чёрный дым смешался с белым, брат – на брата, рать – на рать. 

Всё раздельно, всё едино: город-сад и город-ад.

Перемалывает судьбы ярость новых баррикад.

Снова всё идёт по кругу. Не задался новый век.

Сапоги, кроссовки, берцы с новой кровью месят снег.

Скоро сердце станет пеплом. Пышет пламя мятежа. 

Сколько там по Фаренгейту, чтобы вспыхнула душа?

Между поднятых дубинок, пролетающих камней,

Ходит мать, и в едкой гари ищет, ищет сыновей… 

 

Солдатики

                                    Всё в будущем, за морем одуванчиков.

                                    Мне кажется, что я – один из мальчиков.

                                                                 Александр Кушнер

Нам снились воины, бои в развалинах.

Кричали воины: «Вперёд! За Сталина!»

И прорастали мы из камня битого,

Из фотографии отца убитого.

Ах, сны огромные, послевоенные!

По нашим улицам шагали пленные.               

Наш бедноватый рай трещал атаками.

Мы всё татакали, а мамы плакали.

В солдатиков играли мы, в солдатиков!

Катали пулечки из липких фантиков.

Война опять звала в свои пожарища,

Где у солдатика – лицо товарища…

И сами мы судьбу свою накликали.

Стальные скрипки вволю попиликали.

Не оловянные сражались лейтенантики.

В чужой земле гниёт зерно романтики…

Так далеко от мам своих зарытые,

Изломанные мальчики, забытые –

Не вспомнить имени, не вспомнить отчества.

Служить Отечеству – путь одиночества…

В руинах времени не спят мечтатели.

Царица-боль взошла, и снится матери, –

Звездою мальчик стал. Любви! – не мщения.

Дух захватило от высот,

Высот прощения… 

 

Попытка оглянуться

Колеблется пламя, дрожит, угасая,

Свеча затухает… Займётся ль другая?

И что же запомнилось, что же осталось?

Был шарик воздушный, надежда и жалость,

Мишень паутины и тонкие струны

Над пентаграммами пыльных петуний,

Июнь первых ягод и дачного чая,

Июнь, что сломался, как ветка сухая…

Шатается память, ведь ей не по силам

Обратный отсчёт, возвращенье к могилам,

Тот запах лекарств и молчанье кукушек,

Кардиограмма еловых верхушек.

Слоняется память в толкучке больницы,

Она не забыла угрюмые лица.

Не тешься надеждой, не жалуйся другу:

Несчастье – кругами, несчастье – по кругу…

Так дайте мне время! Забуду о яме.

Трава эту глину скрепляет корнями,

Скрепляет – не может. Стою в чистом поле

С душою озябшей, а глина глаголет…      

Но были не только несчастья, больница.

Я видел другие, счастливые лица,

Улыбку мальчишки на площади скучной,

Взлетающий в небо шарик воздушный.

Был в храме гудящем огонь нисходящий,

Огонь нисходящий над жизнью пропащей.

Дыхание Бога, дыханье любимой,

Движение жизни неизъяснимой…  

 

Покидая Вавилон

В непосильные дни, дни любви, бесконечной тревоги,

Где тебя мне искать? Только в сон мой зайдёшь иногда,

Где ты робко ласкаешь смирённого единорога,

Белый агнец уснул, и мерцает серёжка-звезда.

 

Прохожу виноградник, не здесь ли с тобой повстречаюсь?

Обовьёшь мою жизнь виноградною щедрой лозой.

Я иду мимо розы, и роза бутоном качает,

Чуть задетая каплей дождя, а быть может – слезой.

 

Вавилон зазывает, морочит, за полы хватает,

А над шумом и гамом – безмолвная кроткая высь.

Финикийские перстни, хитоны, шелка из Китая, –

Как же много всего, без чего я могу обойтись!

 

Семиглавые звери,  огонь в их глазищах-агатах,

Голоса лжепророков, послушные звону монет…

Я хочу позабыть мутно-жёлтые воды Евфрата,

Эти дни без тебя, эту башню, закрывшую свет.

 

От навязчивой яви хочу – не могу пробудиться.

И в прикрытых усталых глазах – мельтешение лиц.

Город пуст без тебя… В небесах одинокая птица…

Город пуст, как пустые глаза вавилонских блудниц.

 

Белый агнец пылает в костре, поднимается пламя,

И… мрачнеют жрецы, изучая оттенки огня.

Я ловлю твоё имя в гудящем вечернем бедламе,

Я ловлю жадным сердцем, и нежность сжигает меня… 

 

Домовой

Улетаешь опять… Стало скучно со мной?

Погоди, не спеши, я ведь твой домовой.

Я сегодня на ёлку повешу

Старый лапоть, потерянный лешим.

 

Я весь год хлопотал, собирая добро:

Семена трын-травы и петушье перо,

Двух солдатиков, порванный мячик

То туда, то сюда перепрячу.

 

Ну, зачем улетать из такой тишины?!

В новогоднюю ночь снятся лучшие сны.

Этот год промелькнул не напрасно.

На душе дедморозно и ясно.

 

До утра будешь где-то летать на метле,

Из хлопушек стрелять, танцевать на столе.

Ты сегодня, хозяйка, устанешь.

Не забудешь меня? Приласкаешь?

 

О тебе буду думать и слушать сверчка,

Буду ждать. Ты вернёшься, нальёшь молочка

Мне в щербатую древнюю чашку.

Хохотунья…певунья…

Бедняжка… 

 

Менуэт

Это тема для кларнета: едет граф, скрипит карета,

Цок и цок, – стучат копыта, начиная менуэт.

Что не взял огонь заката, догорит в костре рассвета.

В дни любовной непогоды ни на что надежды нет.

 

В старом замке реверансы и галантные поклоны,

Мимолётные измены, маски фавнов и наяд.

Маски кружатся по зале под присмотром Аполлона,

Розы кружатся по саду, «С» упала – вышел ад.

 

Эти розы безрассудны. Боль и страсть вплывают в двери.

Альт и скрипка беспощадны – всё расскажут наперёд,

И принцесса так печальна, юный граф самоуверен:

Просит чай и два бисквита, поцелуи сам берёт.

 

Голос скрипки выше, выше, и на самой горькой ноте

Замирает над беспечным, беспощадным цветником,

И принцесса замирает, понимая, что на взлёте

Хлынет кровь из горла скрипки, иссечённого смычком.

 

Если пальцы музыканта прикоснулись к телу скрипки,

Пальцы властны, звуки нежны, – им уже не прекословь.

Юный граф кружит принцессу. С повелительной улыбкой

Словно бабочку отпустит, а потом поймает вновь.

 

Что ж ты плачешь за колонной? Розы шествуют по зале,

На альте играет ревность, а судьба берёт кларнет.

Сердце бейся – не разбейся, всё забудь, и без печали

Делай па и улыбайся: это сон, тебя здесь нет. 

 

Забытый

А вас всё нет. Темнеют крыши,

Луну – и ту погрызли мыши,

И крошки звёзд шуршат всё тише…

Лишь темнота и маета.

Я вечно жду вас у порога.

Как не погладить хоть немного

Такого нежного, незлого,

Такого мягкого кота?

 

Как не вернуться в царство лени?

Когда вокруг ложились тени,

Меня вы брали на колени,

Шептали добрые слова.

Я – кот любовного касанья,

Я – кот счастливого урчанья,

И ловля снов – моё призванье,

Тех снов, где больше волшебства.

 

Но вы погладили другого, –

Ловца мышей, убийцу злого,

Кота хитрющего, худого,

Поймите, это – западня.

Он вас обидит. Встанет шёрстка,

Сверкнут глаза нежданно-жёстко,

За всё – кровавая полоска, –

Тогда вы вспомните меня.

 

Тот кот – коварный сын помоек.

Он душит крыс и землероек,

Кротов и глупых пёстрых соек,

А усмехнётся он – беда!

Он просто кот, и нот хрустальных,

Снов безмятежных, беспечальных,

Надежд и блёсток карнавальных

Не принесёт вам никогда. 

 

Подснежник

Где весна намечала прогалы,

Вновь ложился, казалось, навек, –

Нескончаемый, запоздалый,

Сновидений моих тихий снег.

 

Но когда затерялись тропинки,

И бродить больше не было сил,

Вешний ангел дохнул на снежинку,

Растопил и душой наделил.

 

Как непросто быть маленьким богом,

Как непросто быть первым цветком,

Раздвигать плотный снег, быть прологом,

Говорить на наречье людском.

 

Та весна обещала, томила,

Той весной так хотелось тепла, –

Посмотрела в глаза, поманила,

И цветком по губам провела…

 

Одиссей           I

Ночь прилетает на крыльях бесшумных, совиных,

Ночь, за которой, похоже, не будет рассвета,

И Одиссей засыпает в объятиях нимфы.

Выпита терпкая влага, попадали кубки.

 

Чёрными водами Стикса клянётся Калипсо,

Вечную молодость нимфа сулит Одиссею.      

Ночь пахнет бездной и вечной виной, и забвеньем.

Небо пугает своей высотой непосильной…

 

Ночь на Итаке. Над пряжей поёт Пенелопа.

Боль, растворённая в песне, стала слезою.

Чайка кружит над простором любви и печали.

Утренним светом звезды согревается сердце.

 

Ах, Одиссей! Ты бросаешь вёсла в тумане

В сумерках жизни и в сумерках горестной смерти.

Годы и волны многое перемололи.

С чем ты вернёшься? В ладонях – ракушка пустая…

 

                II        

Вот и подъезд у дорожного круговорота.

– Здрасте! – басит Одиссею Харибда Петровна.

Сцилла Ивановна, губки поджав, замолкает,

Много чего порасскажет она Пенелопе,

 

Вспомнит волшебницу Кирку, детей Одиссея –

Щедрое семя далёких и долгих скитаний,

И пробежит скорпион – порожденье улыбки.

Время – по кругу. В ладонях – ракушка пустая… 

 

Путь

                      Так и душа моя идёт путём зерна…

                                    Владислав Ходасевич

 

Зерна удивительный путь,

Путь бабочки, путь стрелы…

Август, густея, течёт

Душистой полоской смолы.

Наша любовь – янтарь,

Пойманный солнечный свет.

Биение неба унять 

Вы можете?  Мы – нет.

 

Зерна удивительный путь, 

Да не оскудеет рука.

Бабочка бьётся в груди,

Песнь Песней поют облака.

Осколками тишины

Изранена чья-то душа.

Беспечный трамвайчик ночной

Гудит, что жизнь хороша.

 

В тесных снах горожан

Город измучен, помят.

Под циферблатом луны

Пасынки неба спят.

Мы же с тобою родня,

Бледный мой городок.

Крови моей хлебни, 

Да будет щедрым глоток.

 

Трамвайчик «Желанье» спешит

И будит влюблённых в ночи.

Меж небом и сердцем искра.

Библейской звезды лучи.

Лишь нежностью неземной

Земное преодолеть.

Счастливо, приятель ночной!

Качай проводов медь.

 

Бёдер томительный блюз,

Цветок, потянувшийся вслед…

Когда трамвайчик стучит,

Нельзя говорить «нет».

И ангел отводит глаза,

И зверь отводит глаза.

Наша любовь – янтарь

И новой волны бирюза.

 

Эрос

В путанице сновидений, в ласковом плеске прибоя

Солнце в сетях рыбацких рыбкой плывёт золотою.

Утром на цыпочки встанешь, тянешься к спелой черешне,   

Тянешься к поцелую, – вот он, твой первый, вешний.

Эрос, тебя мы не звали, мы не мечтали стать старше.         

Белый платок на верёвке нам на прощанье машет.

Даль в перламутровых бликах. Моря и чаек всевластье.

На циферблате крылатом ветреный полдень. Счастье.

Парус, как пёрышко в море. К нам не вернётся детство.

Как о тебе не думать, есть ли такое средство?

Что я посмею поведать той, кто стала богиней?    

Небо, храни эту лодку. Парус растаял в сини.

Линии совершенства. Бёдер прохладных лекала.

Буря, минуй нашу гавань. Туча. Предвестие шквала.

Бог беспощадный, прекрасный, Эрос, тебя мы не звали,

Что же ты мчишься над морем с песней, полной печали?

Ах, золотые стрелы! Сколько смятенья и боли!

Волны, их сердцебиенье. Нежность.  Желанье.  Безволье.

Счастье, разбитое к счастью. Форточек слабые нервы.                

Путаница в поцелуях: сотый становится первым.

Эрос, ты победил нас. Будет ли добрым семя?

Волны следы смывают, волны смывают время…

 

Маленький принц

                          – Знаешь, отчего хороша пустыня? – сказал он.

                          – Где-то в ней скрываются родники…

                                                Антуан де Сент-Экзюпери.

                         I

 

Ты бы сказал, увидав это диво:

«Роза померкла, но это красиво…»

Ты заигрался, и вышел куда-то.

Стал я садовником розы заката.

Душу под вечер пробрал холодок.

Снова  летит сквозь меня лепесток.

 

Ты не вернёшься. Но я ожидаю

К Новому году, а может быть, к маю.

Я приручён, за меня ты в ответе.

Где, по какой ты гуляешь планете?

Не отпускает меня за тобой

Малая родина – шарик земной.

 

                           II

 

Дождь, не привыкший сдерживать слёзы,

Всё же ушёл от рассерженной розы,

И за окошком, на детской площадке

Солнце и сердце затеяли прятки.

Дети и ветер забытых миров

Сходят сегодня с картин мастеров.

 

Юные боги, а кажется – дети.

Смертный всегда за бессмертье в ответе.

Снова любви не хватает рассвету.

Мне привести бы в порядок планету.

Не успеваю. Придётся успеть:

Ветры пустыни свиваются в плеть.

 

                       III

 

Ветер, слетевший с картин Боттичелли

Тихо качает пустые качели…

Нежность и боль не измерить шагами.

Космос пустыни пролёг между нами,

Но, раскалённым пескам вопреки,

Сердце пустыни таит родники.

 

Я благодарен земной суматохе.

Дети смеются, мелькают эпохи.

Старый фонарщик не успевает, –

Гасит надежды, опять зажигает…

Розы, родник, робкий трепет огня –

Что-то останется после меня. 

 

Уезжаем...

Я ищу глазами тех, кого не встретить,

Я не знаю: за кого теперь в ответе.

В белый домик с белым аистом на крыше

Не вернёмся, скрип калитки не услышим.

 

Что захочешь сохранить – присвоит пламя,

Что полюбишь – не избегнет увяданья.

Листья кружатся, как мы кружились прежде,

Постигая географию надежды.

 

Но зачем нам уезжать, куда не звали,

За мгновенье до немыслимой печали?

Уезжаем от себя – вот незадача.

Дует в спину свежий ветер неудачи.

 

Чистый ключ, не иссякай на дне колодца!

Гордый город не полюбит, посмеётся,

Поиграет с нами город и обманет.

А душа? Моя душа? Что с нею станет?

 

Где мы? Кто мы? Объясните Бога ради!

Заплутали, затерялись в листопаде,

А «любовь, что движет солнце и светила»,

Так устала, что на нас и не хватило… 

 

Моряки

Что нам нужно? Наша дружба, волны, ветер и маяк.

Что мы делали на суше? Ты моряк и я моряк.

Каждый хочет плыть на помощь и кого-нибудь спасти.

Сын, ты станешь капитаном, надо только подрасти.

Мы поплыли морем Чёрным, морем Красным, как заря,

Белым, Жёлтым – есть на свете акварельные моря.

По пустыне океана плыли будто бы во сне.

Звёзды яркие над нами, звёзды тусклые на дне.

В небе галочка на память – мы запомним навсегда

И фонтаны над китами, и подводные стада,

И огни святого Эльма, и рванину парусов,

Ожиданье, очертанья неоткрытых островов,

Как с пиратами сражались, и срывали чёрный флаг,

Как из трюма выпускали исхудавших бедолаг,

Плыли с картою сокровищ, бушевал девятый вал!..

Мама нас звала обедать, и обед наш остывал.

С мамой спорить бесполезно, наша мама всех главней.

Налегке спешим обратно без дублонов и гиней.

Дан приказ, а мы матросы. «Есть! – кричим на корабле, –

Рифы слева, рифы справа! Мы плывём к родной земле…»

 * * *

Как мы папу ждали, и пришёл он с книгой,

С яблоками, с картой, с парусами брига.

Как Тарзан кричал он, поднимал гантели.

Нынче воскресенье – лучший день недели.

Папа чутко слушал лёгкие вулкана.

Кит назначил папе встречу у фонтана.

Наполнял квартиру, счастье обещая,

То ли запах яблок, то ли запах рая.

И порхал над нами ангел из бумаги,

Рыцарю хватало силы и отваги

Вызваться на битву с огненным драконом…

Счастье выдаётся строго по талонам.

Был сегодня папа, папа, лучший в мире,

А сейчас так тихо в маленькой квартире.

Там стояли туфли, тут висела шляпа.

Папа приходящий, уходящий папа…