Такси-1913

Подробности

Категория: Сергей Теньков

Дата публикации

Автор: Kefeli

Просмотров: 1032

ТАКСИ-1913

Киевская историческая повесть

Полностью повесть была опубликована в журнале «Радуга», №11-12, 2015 (литературная премия «Радуга» в 2016), электронная версия в мультимедийном издательстве Стрельбицкого.

Глава 1

На меня не пожалели дорогой губной помады и алым нарисовали на почтовом ящике пробитое стрелой сердце. Выше, в имперские вензеля киевской почты, добавили еще слово, и получилось, что у входа в мой гараж обосновалась «Киевская почта Амура». Зеленый, как жаба, ящик, а теперь каким красавцем на меня смотрит! Одной ночи кому-то для этого хватило…

Утром начинаю почту шалуна Амура разбирать. Принес мне такое, что не стоило ради этого и беспокоиться, летел бы лучше, крылатый и голенький, куда-нибудь в другое место. Счета, квитанции на штрафы, повестки какие-то – в общем, ерунда всякая. Еще приглашение на торжественную порку: на завтрашнее заседание, причем с моим непременным участием, автомобильной городской комиссии. Вот и владей после этого в нашем Киеве самобеглым механическим экипажем, автомобилем то есть. Его еще мотором называют: «Вчера катал даму на моторе…»

Все-таки интересно, кто это ночью пометил мой ящик? Судя по дорогой французской помаде, она – киевская чаровница… Размечтался я в своем кресле у заваленного автомобильными железяками и скучными казенными бумажками стола. А появись она сейчас, киевская фея-проказница – все ненужное одним волшебным движением смахнет, сама на стол сядет, ножки в ажурных фильдеперсовых чулочках свесит, укусит зубками плитку шоколада и давай мешать делопроизводством заниматься, – так и не надо больше ничего, все здесь. Если подумать хорошенько, вспомнить, то в жизни мужчины – что было и есть хорошего, – все с женщинами, все с ними так или иначе связано. Вот и у меня в гараже на стеклянном плафоне светильника (даже не знаю, как туда попали) переплелись в порыве страсти две перчатки, робкая белая дамская и настойчивая черная мужская. Когда хочу вспомнить что-нибудь приятное – смотрю, вспоминаю… А ведь нельзя, мне не положено: завтра заседает автомобильная комиссия Городской думы, и сам Цихоцкий – шнапс-капитан с тараканьими усищами и шашкой-«селедкой» на боку, наш полицмейстер – осчастливит комиссию своим присутствием. А меня особенно, для этого в думу полицмейстер и собрался.

Я повертел приглашение в руках. Вот те на! Мог и не заметить - на обороте еще текст, женский почерк:

«А я приглашаю вас сегодня сразу после полуночи купаться на Черторой. Встретимся у старого парохода «Добрыня», он в заливе один, и вы это место знаете. Мой храбрец, приходите.

Ваша русалка Е.»

Так-с, первое, что приходит в голову, когда она начинает после такой почтовой контузии соображать, это вопрос – по какому праву и согласно какому параграфу русалки днепровские свои приглашения начали писать на думских повестках? Кто позволил? А кто позволил почтовый ящик мой расписывать губной помадой? Тоже вопрос. Может быть, милая шутка? Ну вроде как в детстве, когда злой дедушка, наш дальний родственник, подарил мне на Новый год красивую французскую коробку, полную пустых, но очень похоже свернутых конфетных оберток-фантиков.

Почерк в записке явно женский, даже легкий аромат духов «Коти» и тот не забыли. Улики. Надо напрячься, вспомнить, кто из моих чаровниц с таким дорогим парфюмерным чувством юмора.

Впрочем, может, сие есть ловушка, продолжение вчерашней фильмы из киевской жизни, место действия было прямо здесь, в моем гараже на Фундуклеевской. Действующие лица и исполнители: три здоровенных, в одинаковых чесучевых пиджаках, громилы от городской артели извозчиков и я, один, - раб божий, обшит кожей. Прислал гостей хозяин киевского извоза Макарка Коротков. А как иначе? Мой Rolls-Royce 30 hp ему и его извозчичьей братве давно поперек горла встал, трахею, альвеолы закупорил - английская лакированная кожа в салоне, рессоры из корабельной стали, в моторе 30 лошадиных сил. Это вам не пара их гнедых в дурацких лентах с бубенцами и с бумажной гвоздикой в ухе. Последние, самые шикарные городские купеческие свадьбы – все мои; банкир Зульцман решил после ресторана веселых девчат с Бессарабки покатать – эти тоже мои; похороны ювелира Купейко… Да что говорить… Нет, скажу: «A la guerre comme a la guerre». Кто не знает, в вольном переводе наших киевских казаков с Куреневки звучит примерно так: «Шоб тебя гепнуло, репнуло та ще й перекандубасило!»

Так вот, заходят посланцы Короткова в гараж, ворота за собой плотно закрывают и ко мне. У одного – гирька на цепочке, у другого – свинчатка, третий здоровенный револьвер из-за пазухи вытаскивает. Пугач у него такой – «смит-и-вессон» наверное, – что сразу и не вытащишь. Правильные местные бандюки-налетчики давно с карманными бельгийскими браунингами на дело ходят, а эти, видать, отстали, не следят за новинками, каталогами не интересуются.

Дожидаться, пока револьвер весь покажется, я не стал. Неинтересно. Для такого случая держу в ящике стола настоящую «лупару» - обрез охотничьего ружья, заряженного на оба ствола волчьей картечью: шариками большущими из автомобильного подшипника. Обрез смастерил сам по картинке из книжки про мафию, это бандиты такие с острова Сицилия. Бедовые ребята, у них там даже свой действующий вулкан имеется, на всю Сицилию дымит .

Достал я, в общем, свою «лупару» и навожу стволы на визитеров. Те – пятятся к выходу и задают по ходу разнообразные вопросы: «Паря, ты чего?.. Чего ты, паря?..» Лично я ничего. Если меня не раздражать, я очень добрый. Проводил хлопцев под прицелом до выхода и сам за ними вышел. Но полицию звать не стали - ни я, ни они - начнут писать свои протоколы, не обрадуешься!

А на улице ждет-дожидается в своей пролетке сам Макарка Коротков – на голове белая курортная с обвисшими полями панама, дальше тоже весь в белом, а в петлице роза поникшая черная - эмблема печали. Не дождетесь!.. Хлопчики его наутек, а я к нему. Обрез прикрыл пиджаком, не спеша подхожу – покажу свою игрушку-лялю, похвастаюсь. Подошел. Макарка, громко чавкая, жует плиточный табак, лихо сплевывая мне под ноги коричневатую жижу. Заценил, по всему видать, мою пушку, но виду не подал. Нервы у этого дядьки в панаме, надо признать, стальные, киевской чеканки беспредельщик. Не уехал, сидит. Посмотрел на обрез, головой покачал и говорит, спокойно так: «Двустволку эту, дорогенький, ты зря испортил. Завтра на комиссии мы тебе и твоему гаражу кирдык все равно сделаем, закроем к чертовой матери! Столько народу со своей чертопхайкой хочешь без куска хлеба оставить. Не выйдет! А не поможет комиссия – так я еще хлопчиков пришлю, сурьезных, которые анархисты. Слыхал про таких? Револьверами баловать не будут, динамитом ахнут – тут тебе торцы и в воду концы! Ну, бувай, козаче, до встречи…» Забросил себе в пасть новый здоровенный кус табаку, стегнул свою пару и умчался вниз по Фундуклеевской. Торцы и в воду концы. Хорошо сказал.

Так может, запиской этой от русалки лиходеи-извозчики и заманивают меня ночью на Днепр? В воду концы. Чего им комиссии думской дожидаться, канцелярию разводить? Нет, намудрил. Русалочка и наши киевские извозчики не сочетаются – все равно как пильзенское пиво шоколадом «Жорж Борман» закусывать. Нонсенс. У нас в городе сейчас другая мода пошла: полюбились киевлянам книжечки-копейки про знаменитого американского сыщика Ната Пинкертона, того самого, что японского якудзу, злодея Какимуру, изловил. Гимназисты взахлеб читают, банковские писарчуки, институтки и проститутки, даже – извозчики, которые грамотные; остальные листают картинки. Вот и нарисовали бы мне череп, внизу два скрещенных кинжала и свеча. И пишут теперь друг другу так: «Последнее попередження», предупреждение то есть.

И потом, чего бояться? Киев – мой город, не выдаст и не обидит своего мальчишку с Липок. Поеду. А что делать, признаюсь, люблю всякие безобразия и напасти. Русалка… Разменял четвертый десяток, а все не женат, не окрутили пока. Хотя брали в осаду, подкопы делали, пробовали запрещенные военные хитрости, даже в суд на меня подавали. Но своей пока не встретил; была, правда, одна – в белом платье и с зонтиком, жена, но не моя. И когда это было, в гимназии тогда еще учился. Вечность. Впрочем, холостяк тоже не пустяк, пока жену себе в паспорт не вписал – вольный казак с Фундуклеевской улицы.

Целый день провозился со своим «ройсом» – опять капризы английские, когда уже начнем наши, киевские автомобили делать? Трехдюймовые пушки мастерить в Арсенале научились, сеялки, веялки разные, вагоны, пароходы даже строим, а вот с автомобилями никак, велосипеды и те из-за кордона завозить приходится…

То да се, тудам-сюдам, так весь день и провел в масляной луже, которую прямо в гараже напустил мой бесстыжий «ройс» – потек он, пришлось снизу из ремонтной ямы прокладки менять. Закончил, когда стемнело; решено: прямо сейчас, на ночь глядя, еду на Черторой - там меня русалочка ждет, будь что будет, вдруг правда. А еще там сеном свежевыкошенным здорово пахнет… А то сидишь, понимаешь, в своем гараже в ремонтной яме и дышишь цельный день бензином, солидолом, благоухание дегтярного мыла втягиваешь (не знаю откуда и взялось), еще какой-то мальвазией пахнет.

Открываю ворота: на улице сентябрьский вечер. Атмосфера наших улиц в эту пору – много чего намешано, и все чудо, неповторимый киевский цимус. Аромат настоящего венского кофе, вкусные запахи шашлыков «по-карски», жаренного по-домашнему сала; разного еще всякого унюхать можно. Мне вот запахи из флигелька во дворе за гаражом нравятся. Там на втором этаже молодая казачка любимому такой украинский борщ варит, уверен, что с пампушками, и к ним янтарная подливка чесночная, вкуснота наверное… Ну и автомобили свое амбре по чуть-чуть уже добавляют, как-никак, а в городе их уже целых 328 штук, это не считая таксомоторов, автобусов , военных грузовиков и залетных иногородних. И каждый норовит свое СО киянам подпустить, продукты жизнедеятельности. Вдыхаю, наслаждаюсь. Мой город.

Прямо через дорогу трактир «Киевский разгуляй». Там цыгане. Справа от моего гаража лавка колониальных товаров Рихарда Гейма - какао, чай, шоколад, в мешках изюм. Слева контора и склад знаменитых галош «Треугольник». Здесь же зефирная вывеска «Женская гимназия», об этом заведении говорить можно долго, поэтому не скажу ничего… Ну, и посередине мой гараж. Вечером над воротами очень красиво, аршинными буквами электрическая вывеска, сам придумал – «Английский гараж Чарута и Ко». Кстати, Диментий Чарута это я, гараж, правда, не английский. Все равно надо будет реле поставить, чтобы вывеска мигала, как в кинохронике про Нью-Йорк – Киев наш ничуть не хуже. Лаврская печерская колокольня не ниже их небоскребов будет.

Время к полуночи, мне пора… Авто уже на тротуаре, мотор не глушу – пусть попыхтит, потренируется, пока буду ворота запирать. Два здоровенных амбарных замка. По случаю купил у лабазника Тулдыбердыева, вместе с роскошной амбарной книгой. Его лабаз решили переделать в велосипедную мастерскую, добра этого в Киеве уже полно, говорят, тыщи три самокатов-бицеклетов, не меньше. С ума все посходили, даже городовые на великах – очередная придумка неугомонного полицмейстера Цихоцкого.

Пока запирал замки (вернусь только утром, если вернусь), все – и замки, и я, - все в волшебном сиянии моего электрического чуда-вывески, прямо феерия Блюм-пантон какая-то. Недаром киевские франты, в моднячих клетчатых панталонах «В Париже дождь идет», любят прогуливать здесь своих дам. Вот и сейчас возле «роллс-ройса» моего толпа гуляющей публики собралась. В городе такое шикарное авто только у меня.

В «Киевском разгуляе», напротив, цыганский оркестр «Ехал барин на ярмарку…» ушкварил. Исидора – главного в оркестре, пожилого цыгана с черными седыми космами до плеч, я знаю. Катал его цыганят. Их у него столько, что в мой здоровенный «ройс» все не поместились. Облепили обе подножки, а места все равно не хватило. Так и гоняли по Киеву, до самой пристани и обратно, отчаянно сигналя грушей-клаксоном. Подольский околоточный хотел протокол составить, так я, как положено, на его свистки остановился – длинный, два коротких – и послал всю свою цыганскую команду доказывать, что околоточный ох как неправ. Отделался он легко, только свистеть теперь нечем, бесследно исчезла вместе с витым красным шнуром полицейская свистулька… Исидора и его музыкантов приветствую все тем же сигналом клаксона – несколько похожих тактов из их мелодии.

Вот и сейчас два паренька лет двенадцати, в огромных отцовских картузах, такие мягкие кепки с козырьком, и босоногая девчонка, шулявская принцесса, просят дяденьку, меня то есть, покатать. Вырастут – продолжателями рода занятий своих знаменитых отцов, шулявских пырначей-ножевиков, будут. Тех, что любят благородных господ на вечерней прогулке ножиками пырять. Девчонка уже на заднем сиденье, очень похоже взрослую мадам изображает. Альтернатива босоте этой уличной есть – две симпатичных барышни в беленьких шляпках с голубыми лентами недалеко стоят и глазки мне строят. С такими в Дворянском саду гулять под духовой оркестр одно удовольствие.

Однако решено, выбираю картузы и девчонку-босоножку. А собственно, кто я сам – такой же киевский пацан, только с Липок. Нечего нос задирать, прокурорского письмоводителя сын. Мне первая киевская красавица Регина де Бергони, после нашего ночного катания в Пущу-Водицу, так и сказала: «Ты, Димон, мальчишка еще, мой киевский мальчишка…»

Договариваюсь с ребятами твердо – только до Царской площади, но зато через Крещатик и с ветерком. А ветерок наш киевский такой: по правилам в центре города не более 10-ти верст в час , это Городская дума над автомобилистами так издевается – не депутаты, а сплошная фракция городских извозчиков. Наделает извозчичья лошадка посреди Крещатика – это ничего, божья тварь, с кем не бывает, а вот шарахнется она от проезжающего авто – все, приехали, клади за это свой «Билет на право вождения» полицмейстеру Цихоцкому на покрытый зеленым бархатом стол. Цвет не хочешь, а запомнишь. А что делать? Киевских лошадок пугать – ни-ни! «Обязательные постановления о порядке пассажирского и грузового движения по городу Киеву на автомобилях», образца 1912 года.

Была не была, разгоняюсь до 20-ти верст, один раз живем. Доехали без приключений, девчонку с ее картузными кавалерами высаживаю на Царской площади  возле памятника Александру II. На прощание даю посигналить, нажать по очереди на грушу-клаксон. Рядом Купеческий сад, а там аттракционы разные, мороженое – вкуснятина в бочках. Посмотрел, окликнул детвору и кидаю серебряный целковый. Поймала девчонка, вырастет – хозяйкой в своем домике на Шулявке будет.

С Царской площади мне одна дорога - мимо Шато-де-Флер. Наш Киевский Париж, право слово. «Дим-Димыч, прокати нас! Ну, пожалуйста!..» Это в фельдиперсовых чулках и мимо-юбочках кричат и машут мне своими лилейными ручками танцовщицы кафешантанов Шато. Считается, что они так курят – с длиннющими мундштуками дамские папиросы «Сильва». Их хозяин француз Близубье покурить у входа выпускает только самых красивых и ногастых – живая реклама его заведения. Вообще-то полицейскими правилами это запрещено: с такими ножками и декольте махать ручками проезжающим, гуляющим. Городовые очень любят танцовщиц в униформе забирать к себе в участок, что выше по Александровской улице . Так что и Близубье, и девчата рискуют. Согласно полицейской отчетности – все это «уличные бесчинства», а бравые юнтеры-городовые их пресекают, вот и статистика по городу хорошая, полиции работа видна. Это вам не драку грузчиков с пристани в трактире «Порт-Артур» растаскивать. Там бутылем хлебного вина «Трехпробная» голову проломят и фамилии не спросят…

Сворачиваю на Петровскую аллею. Тоже крепко не разгонишься. Согласно решению Городской думы, полагается по аллее этой «гулять и кататься на экипажах». Так я и гуляю, и катаюсь, экипаж у меня опять же. Короче, все соблюдаю и не нарушаю. Положено не более двадцати верст в час - даю 20.

«§19. Езда автомобилей вперегонку воспрещается…» Хотел бы, да не с кем, одни извозчичьи фаэтоны вокруг. Педалью добавляю потихоньку топливную смесь; рычагами, одним - переключаю скорость, другим - регулирую, на всякий случай, приводной ремень. Ускоряюсь. Начинается Козловка, а это значит: мои английские рессоры и данлоповские покрышки против киевских булыжников. Хотел бы еще быстрее, а не получится – затрясет.

Уличные фонари давно закончились, впереди темень. Зато на моем «ройсе» фары огромные, каждая с поднос из трактира «Днепровские раки», включил и пронзаю ночь, как Змей Горыныч – говорят, раньше в этих местах он и водился, даже видели его.

Грохот; на колдобинах, выбоинах и ухабах вся конструкция вместе со мной лихо подпрыгивает, не «ройс», а шайтан-арба какая-то. Замостила Городская дума дорогу, скорее бы на грунтовой укатанный участок выбраться.

Справа красивые, как пряничные домики, корпуса детской больницы , притормаживаю. Поздно уже, детишкам спать пора, а я тут со своей четырехскоростной грохоталовкой прямо под окнами – нехорошо. Проезжаю мимо на положенных двадцати верстах в час. Проехал. Только за рычаг переключения скоростей взялся – длинный свисток и два коротких. Из кустов прямо на дорогу выкатывается собственной персоной известный всем киевским автомобилистам околоточный надзиратель Люшня, и с ним еще двое саблями мне машут. Со стороны поглядеть: глухомань, ночь, ни души вокруг, и вдруг – трое из кустов, все в белом. Это наша полиция еще в летнем ходит, форма такая. Будь со мной дама – вот бы визгу было …

- Так, господин Чарута, превышаем, стало быть, скорость, лихачим, фарами слепим, - заскрипел своим наждачным фельдфебельским голосом Люшня. - За версту ваше авто и видно, и слышно! Думаете, сударь, раз дорогущую английскую машину купил, то и нарушать можно?..

«И чего это они в кустах прятаться надумали, да еще в эту пору?» - недоумевал про себя я.

Вслух же начал перехватывать инициативу:

- А чем докажете, что я скорость превысил? Я, наоборот, возле детской больницы сбросил, ей-богу, сбросил…

- Вот, вот, тут до вас купец первой гильдии Близнюк на своем «форде» тоже гнал как угорелый, и тоже с нами в подобные пререкания вступил. «Докажите, мол!» - ну и прочее. А мы доказывать ничего не будем! Я, извольте видеть, в полицию переведен из гвардии, Станислава первой степени имею. Счас мы тебя, любезного, в протокол, уплатишь штраф. На вас, на ездунов, от обывателей одни жалобы. Вот еще парочку таких субчиков изловим и по домам, а то поздно уже.

Дело швах, что еще тут скажешь? Ничего не нарушал, но что мое слово против бывшего гвардейца и двух юнтеров-городовых в придачу. Качала и Шатала, будь они неладны. Не, пора специальную автомобильную дорожную полицию заводить, людей брать туда честных, нас, шоферов, любящих братской любовью…

Один из городовых тем временем начал слюнявить химический карандаш и потихоньку заполнять на меня протокольчик-бяку. Люшня с другим закурили, тихо переговариваясь. Я сел на заднюю подножку и принялся разглядывать ночное небо: интересно, где какое созвездие? Самое время вспомнить, чему в гимназии на уроках астрономии учили…

Вдруг тишину и сказку ночи на днепровских кручах разорвали пронзительные крики. Это где-то ниже, с набережной:

- Рятуйте! Грабют! Поможите!

Люшня отбросил недокуренную папиросу и прислушался. Городовые вопросительно уставились на него. Опять стало тихо. Околоточный облегченно вздохнул и кивнул городовому с уже синими от химического карандаша губами:

– Давай пиши, не отвлекайся!

Не успел полицейский опять облизать химический карандаш, как внизу за кустами уже на бис завопили:

– Кар-раул! Убивают!

Я не удержался:

– Может, стоит, господа полицейские, сходить, поглядеть, что там? Если уже труп – протокольчик составите. А с вами, бог даст, еще встретимся, в одном городе живем…

Бормоча под нос трудновыполнимые угрозы в мой адрес и чертыхаясь, полицейские отправились прочесывать заросли. Я же подмигнул в ночных небесах луне – единственному здесь честному, всех творящихся безобразий свидетелю, ручкой стартера завел мотор и запрыгал на своем «ройсе» по булыжникам дальше. И где только думские подрядчики каменюки такие находят? Шведских гранитных мозаичных кубиков на Крещатик только и хватило.